Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных - [46]
Для такой организации, как «Хоул Фудс», благополучие животных является, вероятно, второстепенной проблемой — даже если они действительно хотят информировать людей относительно работы традиционной промышленной фермы. Трезво взглянув на это, несложно понять, что привлечение внимания к условиям, в которых выращивается «традиционная» промышленно произведённая еда, является эффективным и броским способом подчеркнуть преимущества и обеспечить сбыт «сострадательного к животным» продукта на фоне более дешёвых альтернатив. Хотя я, разумеется, не могу знать, заботится ли на самом деле «Хоул Фудс» или Джон Макки о животных, эксплуатируемых ради непрерывной корпоративной выгоды (Макки утверждает, что продажа продуктов животноводства является необходимой для бизнес-модели «Хоул Фудс», хотя он и сам веган [187]), я уверен, что как минимум «Стандарты сострадания к сельскохозяйственным животным» представляют собой довольно эффективную и сравнительно недорогую форму таргетированного маркетинга и связей с общественностью. В то время как «Хоул Фудс» используют заботу о благополучии животных в продвижении своих продуктов, они также заинтересованы привлечь внимание к тому факту, что реформы поспособствуют удовлетворению потребителей, так как они защищают «качество и безопасность» продаваемого мяса.
Рассуждая о капитализме, Букчин писал, что уговорить растение отказаться от фотосинтеза, вероятно, более простая задача, чем заставить капитализм отказаться от накопления. То же можно сказать и о животноводстве и превращении животных в товар. Хотя, возможно, нам удастся сделать товаризацию «приятнее» с помощью «гуманного» и «счастливого» мяса или запрета на клети для свиноматок, превращение в товар никогда не исчезнет само по себе как основополагающая логика самой системы. При условии, что система сможет продолжать превращать животных в товар и использовать как собственность, она приспособится даже к самым строгим ограничениям. Более того, если эти ограничения станут слишком обременительны внутри страны, велика вероятность, что промышленность просто нарастит и без того масштабное производство в других регионах, чтобы обойти государственное регулирование. По этим причинам наш активизм должен бороться с самой основой системы, против закабаления и навязывания животным товарной формы, вместо того, чтобы надеяться, что этот этический банкрот справится с невозможной задачей реформирования самого себя, если того будут от него требовать. Действительно, «реформы» помогают эксплуататорам животных эксплуатировать их более эффективно или более выгодно, не оказывая серьёзного влияния на товарные отношения, лежащие в основе самой системы.
Навязывание реформ ценой отказа от оспаривания основы системы ведёт к конфликту между средствами и целями. Как отмечает Гэри Франсион в Rain Without Thunder, многие группы
«...не видят моральной или логической непоследовательности, отстаивая меры, которые открыто поддерживают и укрепляют представление о животных как об инструментах, одновременно артикулируя долгосрочную философию прав животных. Инструментализм отрицает, что животные имеют хоть какую-то самоценность или могут быть субъектами права — а это центральные понятия теории прав животных. Новые велферисты считают, что пренебрегать правами животных сегодня абсолютно последовательно и морально приемлемо (продвигая велферистские реформы, которые усугубляют статус животных как имущества), надеясь, что какие-нибудь другие животные получат права завтра» [188].
В том, как движение организовано сегодня, есть глубокий и непреодолимый разрыв между средствами и целями. Стремясь к реформизму, организации по защите животных полагают, что каким-то образом, когда-нибудь в будущем мы придём к тому, что животных перестанут эксплуатировать. Это чем-то напоминает рассуждения левых о жизни после революции. Проблема в том, что главные методы борьбы сегодня просто поддерживают основные отношения, которые превращают животных в товар и обрекают их на кровавую эксплуатацию. Пока зоозащитники будут буксовать на повестке реформирования худших практик животноводства, они будут оставаться не более, чем консультантами. Это отрасль, которая, вероятно, в какой-то мере согласится с их требованиями при условии, что они окажутся хорошей маркетинговой возможностью или приостановят фактическую отмену права собственности на животных и их эксплуатации. Что ещё хуже, организации, которые занимаются подобным активизмом, извлекают из этого выгоду и содержат свои бюрократические аппараты за счёт «гуманно выращенных» животных, о которых они так заботятся. Это делает их соучастниками мучения животных, против которого они якобы борются.
