Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных - [37]

Это разделение соответствовало тому, что Букчин называет «эпистемологиями управления», которые появляются не только с целью нормализации новых делений в обществе, но и чтобы способствовать возникновению следующих, укоренённых в морали и новых обычаях, призванных скрыть органическое прошлое. Таким образом общество в некотором смысле обратилось внутрь себя, проникая в психику индивида. Используя чувство вины и самобичевание, человек фактически начинает контролировать самого себя, что имеет куда бо́льшую силу принуждения, чем любой внешний контроль. Букчин описывает это как процесс, при котором:

«Кооперативная природа превращается в природу захватническую, пронизанную эгоизмом, соперничеством, жестокостью и стремлением к сиюминутному наслаждению. Но “цивилизация”, основанная на рациональности, труде и эпистемологии подавления желаний, вырабатывает “принцип бытия”, который властвует над непокорной природой и обеспечивает человечество шаблоном для культуры, сотрудничества и творчества. […] Природный дом человечества, […] который содействует развитию узуфрукта [149], взаимодополняемости и совместного пользования благами, низводится до гоббсовского мира, где все воюют против всех, тогда как “цивилизованный” дом человечества, который развивает соперничество, самовлюблённость и собственнические инстинкты, видится как еврейско-греческий мир нравственности, разума и творчества» [150].

Обращённая внутрь, психика управляется подавлением и чувством вины. Органическое прошлое спрятано этими переменами, и наше понимание взаимодополняемости замещается ментальными и структурными системами приказа и подчинения. Это, в свою очередь, влияет не только на наши отношения друг с другом, но и с миром природы. Когда-то направленное на взаимодействие, наше внимание сегодня полностью захвачено превосходством, и мы переносим это превосходство на природу. Современный капитализм представляет собой почти полное уничтожение взаимодополняемых и взаимовыгодных отношений; мы едины и равны лишь как покупатели и продавцы, «суверенные эго на свободном рынке» [151], и те нити, которые связывали нас в единое целое, сегодня почти полностью разорваны. Конкуренция заменяет сотрудничество, и практически каждый аспект нашей жизни сводится к какой-нибудь форме обмена.

И всё же даже в современной системе, основанной на обмене и конкуренции, Букчин видит потенциал зарождающейся свободы. Букчин не является анархо-примитивистом, он не хочет возвращения к обществу, в котором мы будем воспроизводить материальный быт органических обществ. Напротив, в работе Ecology of Freedom («Экология свободы») Букчин предлагает утопичное представление о том, каким могло бы стать человечество, если бы оно ценило свободу выше господства, творчество выше контроля и традиций, а сотрудничество — выше конкуренции. Отказываясь от авторитарной политики марксистских революций, Букчин предлагает децентрализованное общество прямой демократии, которое признаёт всеобщую гуманность и создаёт институты, обеспечивающие каждому возможность участвовать в повседневной жизни общества. Мы не можем принимать как данность то, что существуем как совокупность индивидов в мире обособленности. Вместо этого мы должны обратить взор вовне, в мир, где мы можем радикально расширить возможность людей брать на себя ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизнь общества в целом. Для этого потребуется заменить капитализм либертарными институтами, населёнными людьми, которые «организованы вокруг непосредственных, личных, протоплазменных отношений, а не вокруг представительских, анонимных и механических» [152]. Либертарные институты будут руководствоваться принципом, согласно которому все индивиды смогут не только решать собственные проблемы, но и принимать активное участие в управлении общественными делами. Это не представительская демократия кворумов, это прямая демократия, в которой каждый может участвовать, демократия без иерархии и господства, особенно без тех форм угнетения, что коренятся в сексизме и расизме. Собственно, утверждает Букчин, мы должны работать ежедневно, создавая новую культуру, а не просто новое движение. Мы должны жить, думать и работать так, чтобы «искоренить иерархическую направленность нашей психики» [153]. Нам нужно изменить не только общество, но и себя, и эти изменения идут рука об руку. Такое общество будет признавать положительные стороны органического сообщества, такие как взаимодополняемость и предельный минимум, одновременно признавая важность индивидуальности. Букчин призывает нас не игнорировать «ни личное, ли общественное, ни бытовое, ни публичное в своём намерении достигнуть гармонии обществ и гармонии с природой» [154].

В книге An Unilateral Order: The Roots of Our Destruction of Nature («Односторонний порядок: причины, по которым мы разрушаем природу») Джим Мейсон проводит аналогичный анализ, прослеживая, как человечество со временем пришло к идеологии, которая предполагает «покорение» природы [155]. Хотя идеи Мейсона отличаются от концепций Букчина по ряду причин, Мейсон также отмечает деформацию, которую он называет «доминизмом» над миром природы, уходящую корнями в самые значимые традиции современного общества, включая христианство, завоевание Нового света и Просвещение. Считая животных частью природы, Мейсон вводит понятие «мизотерия» [156], чтобы передать глубокую ненависть к животному как «другому», которую заключает в себе масштабное доминистское развитие истории человечества. Утверждение нашего господства над животными — непосредственными представителями природы — понимается как способ утверждения нашего господства над природой в целом. В основе мизотерии лежат те же механизмы, которые упоминает Букчин. Мейсон пишет: