Сотый шанс - [51]

— Плаваешь?..

— А ты?

— Береговая служба…

Теперь же, когда Девятаев стал водить «Ракету», Иван Павлович почти каждый вечер приходил на причал встречать своего друга.

— Иван, — спросил Девятаев, — кто такой Дергачев? Что-то я его не помню, а он письмо прислал.

— Коля! — Иван чуть не подпрыгнул от радости. — Значит, он жив! Эх, какой парень!..

Когда оккупанты захватили Донбасс, макеевскому парнишке Коле Дергачеву было шестнадцать лет. В суматохе боев его братишка где-то раздобыл пистолеты. Их припрятали до поры до времени. Немцы выследили ребят-комсомольцев, которые начали создавать подпольную организацию. Колю отправили в Германию. От фермера-бауэра он сбежал. Схватили. Заставили работать на заводе. Колиного товарища ни за что ударил немец. Дергачев, не выдержав, дал ему по откормленной морде. Парнишку избили. А он подговорил ребят на побег. Их нашли между бочек в товарном вагоне. И — в концлагерь.

— Наш лагерь Натцвиллер, — продолжал Кривоногов, — был горным, на высоте тысяча двести метров. Мы кирками-мотыгами срывали гору, на тачках отвозили землю. Я числился штрафником и часто получал удары дубинкой. Коля Дергачев научил, как надо «работать глазами» — больше отдыхать и меньше получать палок. Если конвоир или капо смотрят в твою сторону — шевелись быстрее, а как только отвернутся или отойдут — стой и наблюдай за ними, чтобы силы свои сохранить. Впрочем, чего это я тебе рассказываю, сам все хорошо знаешь. С Колей у нас сложились хорошие отношения. Он во многом советовался со мной, я поддерживал его, как мог. Коля ждал крематория, и я отгонял от него мрачные мысли. Наша дружба вселяла в него какие-то надежды на лучшее. А надежда в тех условиях — сам знаешь — значила многое. Она даже возвращала человека к жизни. К нам как-то незаметно примкнул Володя Соколов. А каким он был — тебе объяснять не надо.

— А как же Дергачев на Узедом попал, где он был там и, если знал про наш план, почему не вошел в соколовскую бригаду?

— Нас троих пригнали вместе, а всего из Натцвиллера было человек двести. Мы с Володей очень хотели взять его в нашу бригаду, да ничего не получилось. Николай входил в пятерку, которая работала на ракетных установках. А выбраться оттуда было почти невозможно, «ракетчики» у немцев были на особом счету. А где он сейчас-то, откуда письмо прислал?

— Из Горловки. Прораб на строительстве.

Ответное письмо написали вместе. А Девятаев вскрыл следующий конверт.

«Миша, мне хочется назвать тебя нашим спасителем. Это ты, друг и сокол, спас жизнь мне и всем нашим товарищам. Кто был в лагере на Узедоме, тот тебя не забудет. Ты явился живым документом, о котором фашистская свора не могла и мечтать. После твоего геройства за линией фронта узнали от тебя о нашем лагере, и они, фашисты, не сумели свершить свое гнусное дело.

После отлета вашей группы у нас только и были разговоры о вас, о том, как вас встретили на родной земле, как вы досыта покушали русского хлеба. Некоторые у нас говорили, что нас всех уничтожат, но я этому не верил. Так оно и вышло.

Вскоре после вашего побега из нас отобрали тех, кто мог сам передвигаться, погрузили на баржу. Переправили на берег в какой-то лагерь. Отсюда мы, семь человек, бежали на восток и встретились с нашими войсками. Сколько было радости, не описать.

Миша, ты, наверное, помнишь белоруса Сергея. Он хороший мастер, часы в лагере ремонтировал. Так вот, мы бежали вместе, нас зачислили в один взвод, и мы воевали до дня победы.

Теперь скажу, кто я такой. Воротников Александр Яковлевич. А в лагере моя фамилия была Громов. Койка моя была над койкой Миши Емеца, первая налево, как войдешь в дверь. Я тебя очень хорошо помню.

Как легко на душе, когда вспоминаются хорошие товарищи, с которыми пришлось пережить чудовищные дни проклятого фашизма; голод, холод, едкий дым заксенхаузенского крематория. При воспоминании о тех ужасах волосы поднимаются на голове. Но и гордишься тем, что у нас было нерасторжимое братство, тем, что не покорились врагу, выстояли, победили».

Помните, как толстоносый, долговязый комендант лагеря на Узедоме с наслаждением целился из пистолета в человека? Ему, лагерьфюреру, доставляло удовольствие расстреливать жертву в глаз. Однажды и на Девятаева глянуло черное дуло пистолета, коротенькая трубка со смертью внутри. Комендант спустил курок.

У соседа надломились ноги. Михаила Лупова не стало…

«Получил твое письмо и фотографию. Когда вскрыл конверт и увидел снимок, в памяти воскресло все…

У меня железные нервы. Но я целый час ревел от радости и счастья. И не только за тебя и себя, за то, что мы живы и живем по-человечески. А за всех нас, кто пережил кошмары гитлеровской тирании.

Вспомнил, что у тебя в лагере был номер 11189, а у меня — 11187. Вспомнил и наш разговор, когда ты мне предложил войти в вашу команду. Только меня тогда расстреляли. И сейчас на лице заметны следы от пули: вход и выход. Она прошла через левую челюсть и вышла около уха.

Когда трупы сносили в могилу, свои ребята увидели, что я жив, и они меня спасли.

Миша, ты наверное знаешь, какие легенды ходили по многим концлагерям Германии о вашем побеге. Это был не просто героический подвиг, а единственный за всю историю войн.