Сотворение оперного спектакля - [24]
Что значительнее? Что нужнее? Такие вопросы нельзя и ставить, ибо нет твердых критериев в оценках значительности художественного произведения. Во всяком случае, они меняются и со временем и от того, кто воспринимает произведение. Меняются с потребностью в том или ином жанре, с уровнем вкуса, культуры и т. д.
Можно обратить внимание на один феномен в истории русской культуры. Наши композиторы с большой охотой брали для сюжетов своих опер произведения А. С. Пушкина. Трудно найти произведение великого поэта, которое не послужило бы отправной точкой для написания опер нашими выдающимися музыкальными драматургами — композиторами. И в подавляющем большинстве это шедевры русской оперы. На драматической же сцене Пушкину не везет вот уже полтора века. Драматическое произведение А. Пушкина «Борис Годунов» ставилось почти всеми знаменитыми театрами страны и не имело нигде настоящего успеха, хотя художественные качества этой драмы очень высоки, общепризнанны. Опера же Мусоргского, написанная по этой драме, в целом мире не сходит со сцен оперных театров.
Мусоргский создал трагедию — обобщенный образ, вскрыв суровую правду проблемы «власть — народ» через посредство эмоций высшего накала, какое может дать музыка.
Каждое литературное произведение есть комплекс художественных чувствований, и в восприятии его у человека рождается свой взгляд на образ, который имеет разные обертоны, и они по-разному звучат в его сердце. Естественно, что по-своему воспринимает литературное произведение композитор, акцентируя те грани, которые ему наиболее близки. Их он выражает от всей полноты своей души через посредство музыки и заражает нас своим пониманием и видением литературного произведения.
Пушкин написал сравнительно небольшую, но гениальную повесть «Пиковая дама» о судьбе игрока. Чайковский же увидел в ней трагедию любви и написал оперу «Пиковая дама», которая по художественному значению для русской культуры не ниже первоисточника.
О чем все это нам говорит? О том, что, ставя и исполняя «Пиковую даму» Чайковского, следует разделять с ним его художественную концепцию и осуществлять постановку его оперы, не ссылаться на Пушкина. История оперного театра вполне доказала это правило, у которого нет исключений.
В 30-х годах нашего века советский режиссер Мейерхольд проделал опыт. Он попытался вернуть «Пиковую даму» Чайковского… Пушкину. Опыт окончился принципиальной неудачей режиссера, несмотря на всю талантливость его деятельности в этом спектакле. Талантливые мизансцены, талантливая работа с актером, талантливая пластическая проработка отдельных сцен — все было роковым образом обречено на провал. Талантливо, но ошибочно! Причина в том, что у П. И. Чайковского своя «Пиковая дама», и если она кому-нибудь не нравится, тот пусть ее и не ставит. Так и возвращение «Кармен» к новелле писателя Мериме, а «Фауста» Гуно к «Фаусту» Гете — бессмыслица.
Ошибки такого рода ныне, в современной эстетике оперного спектакля, просто недопустимы.
Критерии суждения
Время определяет и вкусы, и манеру, и стилистику исполнения произведений, написанных в прошлом. Механические записи, сделанные много лет назад, свидетельствуют о том, как изменились исполнительская манера и художественные приемы актерского и музыкального исполнения.
Посмотрите фильмы начала XX века, и вы почувствуете разницу. Меньше вы обратите на это внимания в искусстве пения, так как здесь твердую консервирующую роль играет музыка. Однако, слушая пластинки знаменитых певцов прошлого, мы замечаем на них «пыль» прошлых времен. Может быть, лишь пение Шаляпина все еще восторгает своей художественной недостижимостью, да и то, живи он в наше время, многое исполнял бы иначе. На это указывает даже беглое сравнение его записей в самом начале века и в 30-х годах.
Театральное же искусство — постановочные приемы, манера актерской игры, произношение текста — более всего подвержено изменениям. Не случайно самые знаменитые постановки прошлого не могут быть сейчас показаны на сцене без риска их дискредитации. Театральный язык меняется очень быстро, потому что он более всего подвержен быстро меняющимся признакам жизни.
Художественные достоинства прошлых театральных достижений сохраняются лишь в памяти, которая, видимо, тоже их время от времени модернизирует. Наша память не свободна от элементов воображения, и очень часто, вспоминая отдельные факты жизни, мы придаем им черты или восторженности, или трогательности, или ужаса, презрения, отвращения.
Так бывает и с воспоминаниями о встречах с театральным искусством, если предмет воспоминания уже не существует и его невозможно проверить. Иногда же, в редких случаях, воспоминания можно проверить, и тогда мы испытываем большое разочарование. В этом отличие театрального образа от музыкального, живописного, поэтического. Видимо, тут дело в большей конкретности, вещественности, большей связи с сегодняшним днем. Театральное искусство не дает зрителю абстрагироваться от фактических событий, которые должны всегда происходить в театре, как бы «здесь, сегодня, сейчас»[31], и существуют только в данное мгновение.
Выдающийся деятель советского театра Б. А. Покровский рассказывает на страницах книги об особенностях профессии режиссера в оперном театре, об известных мастерах оперной сцены. Автор делится раздумьями о развитии искусства музыкального театра, о принципах новаторства на оперной сцене, о самой природе творчества в оперном театре.
В конце XIX века европейское искусство обратило свой взгляд на восток и стало активно интересоваться эстетикой японской гравюры. Одним из первых, кто стал коллекционировать гравюры укиё-э в России, стал Сергей Китаев, военный моряк и художник-любитель. Ему удалось собрать крупнейшую в стране – а одно время считалось, что и в Европе – коллекцию японского искусства. Через несколько лет после Октябрьской революции 1917 года коллекция попала в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и никогда полностью не исследовалась и не выставлялась.
В своей книге, ставшей частью канонического списка литературы по постколониальной теории, Дипеш Чакрабарти отрицает саму возможность любого канона. Он предлагает критику европоцентризма с позиций, которые многим покажутся европоцентричными. Чакрабарти подчеркивает, что разговор как об освобождении от господства капитала, так и о борьбе за расовое и тендерное равноправие, возможен только с позиций историцизма. Такой взгляд на историю – наследие Просвещения, и от него нельзя отказаться, не отбросив самой идеи социального прогресса.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
В 1831 году состоялась первая публикация статьи Н. В. Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии». Поднятая в ней тема много значила для автора «Мертвых душ» – известно, что он задумывал написать целую книгу о географии России. Подробные географические описания, выдержанные в духе научных трудов первой половины XIX века, встречаются и в художественных произведениях Гоголя. Именно на годы жизни писателя пришлось зарождение географии как науки, причем она подпитывалась идеями немецкого романтизма, а ее методология строилась по образцам художественного пейзажа.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.