Сотворение мира - [9]

Шрифт
Интервал

Я одна — меж созвездий — с моею тоской,
Настигающей здесь и сейчас.
Там, в бездонных колодцах, Земля просверкнет
Слезной каплей на черной щеке…
Здесь — замедлило Время свой яростный ход
И дрожит в моей нежной руке.
Заложу я в машину листки… И опять
Выйдет шипом змеиным ответ:
Нет горючего. Век тебе здесь вековать.
Ты одна. И спасения нет.
На экранах обзора — во всю широту —
Как распахнутые крыла —
Кажет Космос нагую свою красоту,
Что алмазом под сердце вошла!
Вот Гиады жемчужною гроздью висят
Над звездой — Красным Глазом Тельца…
Вот Арктура лучи водопадом летят
Во пучину без дна и конца!
Рядом — мрачный Плутон: светит выгнутый бок
Ослепительным синим серпом…
Добирается холод Вселенной до ног,
До лица во рыданье слепом…
Я одна! Космос, я пред тобою одна.
Обнаженнее нету меня.
Я дитя твое, матерь твоя и жена,
Ветвь, сполох мирового огня!
Сколько лет мне отпущено, черный Простор?..
Колесница летит надо мной…
Выпускай же в меня, через жаркий костер,
Стрелы звездные — все до одной!
Я вцепляюсь — в рычаг…
я вперяюсь — вперед,
В солнцеликую бездну огней…
И подъялись власы: что там за хоровод…
Лики, что лун Сатурна бледней?!..
То видение… брежу!.. то Космос навлек,
Охватил мне короною лоб…
Закачался мой утлый небесный челнок,
Мой при жизни запаянный гроб!
И увидела я: все летели ко мне,
Все, любила кого на Земле —
Иван Грозный в опричном сполошном огне,
Тинторетто во фресковой мгле!
И седой лев Бетховен, глухой — синева
Его глаз все нутро потрясла! —
И раскосый монах — его звоны-слова
Канченджанга в снега вобрала… —
Тот поморский рыбак, что меня взял в полон,
Как севрюгу в путине схватил, —
С бородой благовонною царь Соломон,
Что кольцо «ВСЕ ПРОХОДИТ» носил,
И слепой от рожденья звонарь Калистрат —
С ним мы на колокольню взошли,
И он плакал, шепча: «Твои очи горят,
Как Стожары над краем земли!..» —
Первобытный охотник — он тушу вола
Мне, кровавую, бросил, смеясь, —
И юродивый Ванька — за ним я ушла
По суглинку осеннему, в грязь…
И старик-летописец, что праздник любви,
Как по Четьям-Минеям, справлял,
И, целуя рабочие руки мои,
Их на досках — лучами писал…
Сколько было их?.. — Не перечислю вовек:
Лики светят, и звезды горят,
Каждый раб — человек,
Каждый царь — человек,
И возлюбленный мною — стократ!
О, идите ко мне!.. Не покиньте меня!..
Я любила вас — кожей, нутром,
Плотью сердца, полетом такого огня —
Пред кончиной не вспомнят добром!
Я вас всех заберу в ледяную ладью.
Вы со мной поплывете туда,
Где сбираются души в большую семью,
Где горит Голубая Звезда…
Только чей это лик возникает из тьмы —
Лик безносый, немой, костяной…
Уходи. Я дала тебе Космос взаймы.
Дай побыть мне живою женой.
Я люблю моих милых. Гляди — все пришли,
Притулились, приникли ко мне!..
Напоследок уста горемычной Земли
Я целую в кромешном огне!
О, любимый мой!.. Свет и года, и века
Совершает стремительный путь.
О, возлюблен будь!.. Радость моя велика:
И по смерти меня не забудь…
Ты пришел ко мне — в лицах во многих един —
В заточенье межзвездной тюрьмы —
Ты холоп мой и царь,
Ты отец мой и сын,
Ибо живы друг другом лишь мы!
И, безумная баба, в эфире ночном,
Простирая ко звездам ладонь,
Поняла: бытие снилось девичьим сном,
А теперь- настоящий огонь!
Настоящая Жизнь.
Неподдельная Смерть.
И Любовь, что уже ни о чем
Не рыдает. И звезд золотых круговерть.
И чужая Звезда за плечом.
О, чужая Звезда,
Голубая Звезда!..
Не видна ты с родимой Земли…
Ты дрожишь… Ты по-женски светла и горда…
Как зовут тебя?.. Аннабель-Ли?..
И ни ангелы неба, ни духи пучин
Никогда уже не разлучат
Души любящих женщин, летящих мужчин —
Пусть в безмерном полете одна ты, один,
Пусть никто не вернется назад.
ФАВОР
Воздымалась гора над Волгой горбом медведя мохнатого.
Гроза клубилась. Молния изо чрева, мглой объятого,
Ударяла во реки блюдо серебряное.
Звезды закручивались в зените браслетами тяжелыми, древними…
Ночь пахла ягодой безумной, первым золотом
В листве дубов, первым — от звезд идущим — холодом,
Молоком из крынки, из погреба вынутой,
Соленой слезою души скитальческой, всеми покинутой…
Я стояла на горе, в рубахе, голорукая, босая,
Под ветром, рыбой пахнущим, худая, простоволосая,
По любови — страждущая, без любови — одинокая,
Обочь любови плещущая Волга глубокая…
И молилась я так, руки лодчонкой смоленой складывая:
«Господи! Твой шаг в грозовых лучах угадываю —
Пошли мне любовь, Господи, не израненную-избитую,
А счастливую, красивую, давно мною позабытую…
Чтобы я любимого ласкала-лелеяла-холила,
Чтобы я ему в мире подлунном пропасть-загинуть не позволила —
В братоубийствах, в речах из глоток кровавых на площадях завьюженных,
На земле нашей загубленной, выжженной, выпитой, отравленной, остуженной…
Дай, дай мне, Господи!.. И меня-то любовь злая до капли выпила.
Дай — счастливую!.. чтоб я из груди ей в дар
теплое сердце вынула!..»
И внезапно тучи заходили черными полотнищами.
И проклюнулся огонь из туч серными сполохами.
И в дегте неба надо мною воссияли три фигуры слепящие.
Одежды их радужные развевались, по ветру летящие.
Моисей слева — розовый лебедь!
Илия справа — синие крыла хитона распахнуты…
А посередине Господь — руки Его пылающие на всю полночную твердь
размахнуты,
Огненные власы Его поджигают радостными свечьми Вселенную,

Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Коммуналка

Книга стихотворений.


Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Красная луна

Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.


Врата смерти

Название романа Елены Крюковой совпадает с названием признанного шедевра знаменитого итальянского скульптора ХХ века Джакомо Манцу (1908–1991), которому и посвящен роман, — «Вратами смерти» для собора Св. Петра в Риме (10 сцен-рельефов для одной из дверей храма, через которые обычно выходили похоронные процессии). Роман «Врата смерти» также состоит из рассказов-рельефов, объединенных одной темой — темой ухода, смерти.


Русский Париж

Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.