Сотворение брони - [75]

— Хорошая, значит, надежная, а во всем ли такая надежная?

Вопрос мог относиться и к Кульчицкому, и к Кошкину. Ответил Михаил Ильич:

— Главное сцепление замучило…

— Видеть свои промахи и признавать их — неплохо. Но это еще не мудрость.

— Для главного сцепления, товарищ Сталин, удалось подобрать лучшую марку стали. Надеемся, это усилит…

Небольшой шум, возникший в группе военных, привлек внимание Сталина.

— О чем вы там, Павлов? — повернул он голову. Комкор подошел:

— Старый спор, товарищ Сталин. Артиллеристы утверждают, что утолщенная броня «тридцатьчетверки» и ее форма не спасут от снарядов противотанковых пушек противника.

— Разве не обстреливали?

— Без этих спорщиков много раз. Результаты превосходные.

— Пусть обстреляют сами в вашем присутствии.

На следующий день на подмосковном полигоне «тридцатьчетверку» подвергли придирчивому огневому испытанию. С дистанции в пятьсот метров снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия сорок пятого калибра снаряд за снарядом в треугольники, начертанные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин — ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Павлов, желая еще больше уязвить артиллеристов и увлекшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.

— Сюда бейте! И это вам не поддастся!

Снаряд снайпера заклинил башню.

Кошкин возмутился:

— Нечестно, товарищ комкор! Выдали нас… Знали же, что собираемся делать ограждение.

Павлов расхохотался:

— Я умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, — не-у-яз-вим!!

В Занках

1

Коварно подбиралась хворь к Михаилу Ильичу.

Был бы рядом врач или фельдшер, когда перегоняли танки, он бы уловил признаки обострения затяжной простуды. Но ни врача, ни фельдшера не было, и в Москве Кошкин к медикам не обращался — боялся, запретят вести танки на Южный завод. А конструктор хотел еще раз проверить свои машины. Танки понравились почти всем участникам смотра, и наркому Малышеву поручили подготовить проект решения Совета Народных Комиссаров о Т-34. Но нашлись скептики, которые считали, что «тридцатьчетверки» не пройдут гарантийного срока без поломок. Эти скептики могли на заседании Совнаркома сорвать решение о начале серийного производства Т-34. Доказывать им, что нет еще таких танков, которые без повреждений выдержали трехтысячекилометровую норму, не имеет смысла — скажут: новые машины обязаны.

Михаил Ильич явился к начальнику главка наркомата с предложением:

— До нормы осталось около тысячи километров, как раз до завода пройти. Разрешите, и мы отнимем у противников танка последний козырь.

— Хорошо бы, Михаил Ильич, — колебался начальник главка, не решаясь отправить колонну в весеннюю распутицу. — Но ведь устали машины и люди.

— Вытерпим! Докажем!

— Разве что без тебя, Михаил Ильич. Плохо выглядишь, тебе надо поездом.

— Ну уж нет — без меня не выйдет. Мало ли какие изъяны вскроются в дороге.

Весенний поход «тридцатьчетверок» из Москвы на Южный завод оказался не легче зимнего.

Снег ушел в землю, оставшись только в лесных дебрях пористыми бурыми островками. Но дожди зарядили хлесткие. Грязь налипала на гусеничные ленты, намертво присасываясь к тракам. Когда шли не дорогами, а полями — последними куда чаще, — бывало, то один, то другой танк тонул в раскисшей земле, и, чтобы вырваться из грязи, механики, слесари-инженеры вместе с Кошкиным становились лесорубами, клали гати.

На самых трудных участках Михаил Ильич находился с Игорем Мальгиным в головной машине. Когда танк попадал в топь, Игорь не давал конструктору выходить из машины, хотел уберечь простуженного.

Хотел, но не уберег. Почти в конце пути хлынул ливень с громом и молнией. Головная машина, скользнув по краю косогора, остановилась. Выбравшись через люк водителя, Михаил Ильич оказался в воде. Должно быть, тогда, обостренное затянувшимся бронхитом, и возникло воспаление легких.

Михаил Ильич скрывал, что усилилась боль в груди. Оп чувствовал ломоту в суставах, временами жар, но не хотел поддаваться болезни. Надо было за месяц устранить обнаруженные в походе недостатки машины — хотелось явиться в Совнарком, когда будет решаться ее судьба, с чистой совестью.

Его вызвали в Москву в хороший теплый весенний день. И заседание Совнаркома было теплым и хорошим. После доклада Малышева дали слово Михаилу Ильичу. И ни одного критического замечания по машине никто, не сделал.

Совет Народных Комиссаров решил пустить танк Т-34 в серийное производство.

Кошкин прилетел из Москвы сияющим, и друзья, встретившие его на аэродроме, на радостях как-то и не придали значения, что он побледнел, осунулся. Решили: от хлопот это, от волнений, которые теперь уже позади.

Автомобиль вел Максарев. Справа от него — Кошкин, позади едва поместились Морозов, Мальгин и занимавший половину сиденья Остап Вирозуб. Машина мчалась к городу, а Михаил Ильич подробно рассказывал, как шло заседание Совнаркома, кто выступал и как быстро и единодушно было принято постановление о «тридцатьчетверке».

— Слава та пошана Радянський влади! — выкрикнул Вирозуб митинговым голосом. — Довги роки Мыхайлу Ильичу — брату ридному, зодчому «тридцатьчотвиркы»!