Сотворение брони - [73]

Между Белгородом и Обоянью шли холмистыми полями. Поднимутся на холм — он вылизан ветрами, спустятся в низину — снег по башню. Военпреды растерялись. Когда машины застряли в сугробах, попытались вырвать их на недозволенных режимах. Трогать с места в таких случаях надо с бортовых фрикционов при включенном главном, а они давали перегрузки главным фрикционам. Диски перегрелись, покоробились, вышли из строя сначала на одном танке и тут же на другом.

Военпреды ополчились на инженеров-исследователей, что те, мол, вышли в такой поход с негодными фрикционами.

Проснулся Кошкин от шума голосов за тонкими стенками кузова. Выскочил в пургу без танкошлема, в валенках на босу ногу и шубе, накинутой на исподнее белье. Понял все сразу.

— Доездились!..

— Мы хотели проверить танки в критическом режиме, — пытался оправдаться старший военпред. — Есть запасные фрикционы, сменим.

— В метель, на снегу?

— В Орловском танковом хорошие мастерские, там…

— До Орла надо еще доползти… — И Кошкин, согнувшись, пошел обратно в кузов тягача.

Слесари, исполнявшие также обязанности истопников, проложили лыжню к лесу, навезли хвороста, бересты, и затрещала «чугунка», закипел в горшке гороховый суп с картофелем, поспело горячее молоко из сгущенки для простуженного Кошкина. Ели молча, сердито. Пошептавшись с друзьями-механиками, Мальгин предложил дотянуть до Орла на одних бортовых фрикционах.

— Дьявольски трудно будет, ребята, — сказал Кошкин.

Но он знал, что это единственный выход. Больше ничего не придумаешь.

— Только вы уж, пожалуйста, побудьте в тепле, Михаил Ильич.

Без главного сцепления невозможно на ходу переключать передачи. Пришлось все время двигаться на второй. Скорость упала. Раньше на час делали семнадцать, иногда девятнадцать километров, сейчас — восемь, а то и семь. Временами, когда вьюга выдыхалась на минуту-другую, Кошкин слышал, как надрываются моторы. И все же двигались днем и ночью, медленно приближаясь к цели. «А если изменить коробку передач, выбросить главное сцепление?» — задумался Кошкин и по привычке схватил карандаш, начал что-то рисовать, высчитывать в блокноте. Ничего не выходило. Кошкин пожалел, что нет Морозова и Белана, любящих копаться в трудных проблемах. «Придется отложить поиски до лучших времен. Да, техника еще не доросла до решения такой проблемы… Пока надо думать, как заменить главный фрикцион запасным в полевых условиях. В бою можно попасть и в такую обстановку, как сейчас, и похлеще!..»

В Орловское танковое училище колонна прибыла, когда стемнело. Старший военпред хотел пойти договориться с начальником мастерских о смене главных фрикционов, но Кошкин не разрешил — не мог задерживаться на двое суток, боялся опоздать в Москву на правительственный смотр.

Всю ночь занимались ремонтом танков. Курсанты напросились помочь слесарям. Еще бы: такая машина! Скоро придется овладевать ею и в бой, возможно, вести…

На седьмой день похода, 12 марта, подошли к Оке южнее Серпухова. Мост оказался шире «тридцатьчетверок» всего на несколько сантиметров — не сорвать бы перила, не полететь под лед. Кошкин сел в головной танк. Плавно управляя рычагами, он осторожно провел машину через мост. За ним — второй танк и оставшийся тягач; другой был до того разбит, что его пришлось оставить в Орле.

За Серпуховым колонну остановил встречный автомобиль. Начальник главка Наркомата машиностроения подбежал к раскрывшемуся люку первой машины, сорвал шапку с головы:

— С праздником, Михаил Ильич! С финнами подписан мир! А ну-ка выходи, конструктор-водитель! Механиков тебе не хватает?

Когда Кошкин выскользнул из люка, пошатываясь встал на дороге, начальник главка понимающе сказал:

— Тяжело было, вижу…

А Кошкин первым делом спросил о главном:

— Не опоздали к смотру?

— Как раз приехали. Успеете привести себя в божеский вид — смотр семнадцатого.

— А запрет?..

— Понравится машина, Михаил Ильич, тебе все простят, тем более, я вижу, маскировочка у тебя — номер один.

3

Местом смотра выбрали площадь у колокольни Ивана Великого.

Для создателей машин, для испытателей встреча с руководителями партии и правительства именно в Кремле была великим событием. И конструкторы постарались привезти сюда самое лучшее, что создали.

Кошкин появился с «тридцатьчетверками», когда куранты на Спасской башне отбили шесть часов. Главного конструктора лихорадило. Затяжная простуда, кашель, боли в груди, а он в Москве и часа урвать не мог, чтобы показаться врачу. На ночь Игорь ставил ему горчичники, и Кошкин утверждал, что этого достаточно, что ему противопоказаны медицинские нежности. Да и когда было обращаться к врачам, тем более лечиться? С рассвета и до глубокой ночи находился на военном ремонтном заводе, где меняли главные фрикционы, восстанавливали потрепанные в тысячекилометровом походе машины. Не сделать бы этого за три дня без помощи начальника управления Наркомата машиностроения и самого наркома, Вячеслава Александровича Малышева.

Но в последний момент потребовалась и другая помощь…

Из цеха в цех, из кабинета в кабинет за Кошкиным следовал молодой человек в полувоенном кителе. Он держался с апломбом, соответствующим его особым полномочиям. Едва оставался с глазу на глаз с Михаилом Ильичом, снова и снова именем своего начальника спрашивал, с какой целью нарушен запрет, кто разрешил пуститься с новыми сверхсекретными машинами в такую даль, да еще без специального конвоя?.. В конце концов он объявил Кошкину, что «тридцатьчетверки», вероятно, не будут допущены к правительственному смотру. Тут уж Михаил Ильич помчался к Малышеву.