Сотворение брони - [13]
«М. И. Кошкина по окончании института направить на Нижегородский автозавод. Тема дипломного проекта — шасси автомобиля».
— Я чувствую, Сергей Миронович, танки не мимолетное мое увлечение — это навсегда. Только… Захотят ли в наркомате пересмотреть распоряжение? Мне кажется, что оно прислано без ведома товарища Серго. Я слышал, как он относится к кадрам, тем более молодым… И с нами, наверно, поговорил бы, если б знал, что вся группа дипломников мечтает о танкостроении, да и на опытном заводе в нас заинтересованы…
— Верно, — кивнул Киров, — опытный завод нуждается в кадрах, танкостроители возьмут вас с удовольствием. Но народному хозяйству позарез нужны автомобили — производство не удовлетворяет и сотой доли потребности. Представляю ту тысячу машин, которой вам пришлось заняться, чтобы в брак не пошли. Тысяча!.. Имей Ленинград возможность выделить сейчас колхозам хотя бы еще две сотни грузовиков, как они бы выручили!
Кошкин нервничал. Ему неловко было повторять то, о чем он писал в письме Кирову. Но как можно упустить возможность, может быть, единственную, изменить решение наркомата?..
— Простите, Сергей Миронович, может быть, я чего-то не понимаю, но если вы имеете в виду причины сегодняшних бед автомобильных заводов, в том числе и Нижегородского, то они не столько в нехватке инженеров, сколько в неумении с толком их применить. Я знаю инженеров-волжан, которые практиковались у Форда, — даже им часто подходящего места на находят. И столичные институты шлют и шлют в Нижний Новгород специалистов… А танкостроителей кто готовит? Не может товарищ Серго командировать даже одного инженера на военное производство к Виккерсу или Рено — на пушечный выстрел не допустят; а в наших институтах никто и не помышляет включить в программу курс танкостроения. Откуда же танковая промышленность возьмет кадры, если ленинградцев из нашей группы, стремящихся попасть на опытный, и тех поворачивают на Волгу? Это же, Сергей Миронович, несправедливо!
Беспокойные пальцы Кошкина то потирали тяжелый подбородок, то теребили мочки ушей, а он ничего этого не ощущал, охваченный одним желанием: убедить Кирова в своей правоте.
Ежедневно Серго Орджоникидзе разговаривал с главными промышленными центрами Советского Союза — с каждым после двенадцати ночи по поясному времени. Начинал с Кузнецка и Магнитогорска, Уралмаша и Нижнего Тагила. Потом наступал черед Баку, Поволжья и, наконец, индустриальных гигантов Ленинграда и Украины.
Разговор с Ленинградом, с Кировым, был лучшей разрядкой после напряженного дня.
— Алаверды, Кирыч! — летел по проводу специальной связи голос Серго. — Ну как ты там? Что хорошего сотворили ленинградцы?
От добрых вестей, от того, что он слышит Сергея Мироновича, светлело лицо наркома.
Зинаида Гавриловна, жена Серго, называла их близнецами. Да разве не близнецы на самом деле!
Оба родились в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Оба — приземистые, могучие дубки. Оба великодушные, щедрые, кипучие натуры. Каков имеет значение, что один родился в Приуралье, а другой — за Эльбрусом?! Когда Центральный Комитет партии решил отозвать Кирова из Закавказья, Серго и радовался за друга, и огорчался, что его не будет рядом.
В январе двадцать шестого года Серго писал ленинградским товарищам:
«Дорогие друзья! Ваша буза нам обошлась очень дорого: отняли у нас тов. Кирова. Для нас это очень большая потеря, но зато вас подкрепили как следует… Уверен, что вы его окружите дружеским доверием. От души желаю вам полного успеха».
И тут же приписка:
«Ребята! Вы нашего Кирыча устройте как следует, а то он будет шататься без квартиры и без еды.
Целую всех. Серго».
В том же году осенью Орджоникидзе перевели на работу в Москву, и снова они стали часто встречаться, особенно после назначения Серго народным комиссаром тяжелой промышленности. Один-два раза в год Серго посещал Ленинград, по нескольку раз в месяц Киров приезжал в Москву. Да еще чуть ли не ежедневные разговоры но телефону!
После разговора с Кошкиным в Ленинградском политехническом Киров позвонил Серго, не дожидаясь ночного звонка наркома.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Серго.
— Хорошее, очень хорошее — я нашел самородок…
И рассказал о парттысячнике Кошкине, студенте выпускного курса, влюбленном в технику и увлекшем за собой молодых товарищей.
— Душа его пела, когда он говорил о танках. Но ему дорогу закрывают.
— Ты в Ленинграде хозяин — заступись!
— Есть распоряжение наркомата.
— Какого?
— Твоего. Человек только берется за дипломный проект, а его судьбой уже распорядились вопреки его желанию и интересам государства.
— Недоразумение.
— Сам бумагу читал. Из твоего ведомства. С печатью и неразборчивой подписью-закорючкой. Читал и глазам верить не хотел. Чтобы в таком деле тебя обошли! Ты же раньше молодых инженеров к себе вызывал, каждого сам направлял на заводы…
В телефонной трубке забился громовой голос:
— Ах какой бюрократ, какой обманщик!.. Прибежал за полчаса перед моим выездом в Грозный: «Ленинградцы на автозавод хотят» — и просьбу волжан подсунул, мол, обе стороны согласны… — Акцент усилился — гнев Серго нарастал. — Расправлюсь с нечестивцем и заодно себе всыплю, чтобы впредь ушами не хлопал.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рецензия на издание двух томов воспоминаний Надежды Яковлевны Мандельштам стала преимущественно исследованием ее личности, литературного дара и места в русской литературе XX века.«Надежда Яковлевна для меня — Надежда Яковлевна: во-первых, «нищенка-подруга» поэта, разделившая его жизнь со всей славой и бедой; во-вторых, автор книг, в исключительном значении которых для нашей ориентации в историческом времени я убежден…».
«Люди могут сделать человека счастливым даже в беде… Люди могут все» — таково кредо московской писательницы Ирины Триус. В автобиографической повести «Дорога длиною в жизнь» автор делится воспоминаниями о встречах с интересными людьми, высказывает свои взгляды на жизнь, на предназначение человека, преодоление трудностей.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Воспоминания о партизанском отряде Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева)
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.