Сосуд скудеющий - [5]

Сергей, довольно сияя, стоя выслушивал поздравления. Когда речь пошла о жене и новорожденном сыне, он небрежно, не глядя на Татьяну, обхватил ее за плечи, как бы говоря ей: «Не бойсь, не обижу», а друзьям: «Не самый, конечно, лучший вариант, но семье нужна хозяйка, мужику — баба, эта навязалась — какая разница?..» Карина ужаснулась: «Да он же ее совсем не любит», — но это ее не обрадовало, а больно укололо, и она тут же пожалела молчаливую — тоже, видать, чувствующую себя не в своей тарелке, — Татьяну. Она вдруг показалась ей какой- то жалкой, недостойной этого «высокого» окружения, да и молчаливость ее, наверно, тоже не от великого ума…

Горячо проаплодировав «Оде», гости снова дружно принялись за манящие закуски, заедая ими неограниченные порции коньяка и водки, и за столом сразу стало тихо и как-то пустынно.

Карина приняла решение держаться независимо. С Колобком они более чем друзья… были, все это знают, и здесь ей нечего стесняться. А на остальных она — плевала, хотя они и смотрят на нее, не видя: она не их круга, человек «из народа», ее можно и не замечать. У нее ведь нет сына, машины, кожаного пальто наконец, так чего ей здесь надо? Колобок тоже «из народа», но у него уже есть все. А она жить не умеет. Так пусть сидит в своей коммуналке. А личные качества здесь ни при чем, если они не работают, не создают всех этих благ. Во время танца одна из жен не удержалась, — проплывая мимо Карины, она процедила сквозь зубы: «Чужих нам здесь не надо», — явно относя это к ней, чем, как рассудила Карина, уронила саму себя до «жучки подзаборной» и обнаружила свое истинное лицо — тоже «народное». Все они такие, «благородные»… А может, не так уж и беспричинно «жучка» к ней цеплялась: ведь поставить рядом Карину и их, жен своих мужей, невозможно, они тут же и проиграют; ровесницы, а опустились, обрюзгли, работу с праздником путают: одна в футболке пришла в гости, другая в свитере и рейтузах, на головах — мочалки, не у всех, конечно, через одну; а поговори с ними — от такой косности мысли сразу заскучаешь. Одно знают: как салат состряпать да в каком магазине и что вчера давали. Скучища! А тоже — «из себе мене корежат»…

После танцев, когда публика достаточно разогрелась, был запланирован «коронный номер» компании: женщины показывали «варьете». Это, в их понятии, был особый шик, высший пик «бузы». Только горячительного хлебнуть побольше надо. Тут уже кто на что был способен — оголяли все что можно, украшая прочие места: пестрые и прозрачные тряпки, шляпы, перья, черные чулки и косметика — все шло в ход. И зрелище, действительно, было потрясающим.

Трудно было хоть как-то столь разнокалиберных женщин подравнять, но всеобщая оголенность и желание шокировать своим макияжем и необычностью «номера» объединяла их. Мужчины, как правило, этого номера не выдерживали: они бурно реагировали на канкан, кое-кто от восторга аж вскакивал на стулья, кто-то в порыве экстаза норовил взобраться на стол… Карина (она как чужая не принимала участия в канкане, да и была не готова к этому), посмотрев на реакцию мужчин и на поднимающиеся вразнобой, разного калибра — тонкие, кривые и слишком пухлые — ноги их жен, решила удалиться в спальню, угол которой, с шикарным трельяжем, заманчиво виднелся в приоткрытую — под мореный дуб дверь.

За дверью, в детской кроватке, стоящей у стены, она увидела спящего новорожденного Колобка — того, которому уже уготовано было прокатиться по проторенной батькиной стезе и приобрести в своей жизни, возможно, нечто посущественнее, чем старые «Жигули» и кожаное пальто, и, может, даже занять более высокое положение в этом обществе, чем папаша. Карина ревниво присмотрелась к спящему младенцу и, не обнаружив сходства с Сергеем, потеряла к нему интерес.

Кроме кроватки и трельяжа, в «шикарной» спальне, отделанной по стенам деревом, Карина ничего больше не приметила. Правда, на полу лежало еще нечто, к чему Карина подошла, чтобы рассмотреть поближе. Это оказалась безногая, полуразвалившаяся тахта, доски которой вылезали из-под обшивки, — провалившаяся и наспех закинутая застиранной узкой дерюжкой, из-под которой выглядывало несвежее белье. «Неужто на этом ложе наши молодожены состряпали своего чудо-богатыря?» — не поверила Карина, разглядывая то, что, конечно, не предназначалось для чужого глаза. Ей стало жалко чету Колобков. «Ну приобретут они спальный гарнитур, не все сразу, еще не успели…» — успокаивала она себя.

Чтобы не ввести в неловкость хозяев, она тихо выскользнула из спальни, благо все еще были заняты канканом. Но в гостиной ей почему-то сразу полезли в глаза не замеченные раньше обшарпанные обои на стенах, в прихожей — кое- какая имитация вешалки, вспомнились такие же обшарпанные уборная и ванная… «Наш пострел не везде преуспел, — опять пожалела хозяина Карина, — да ничего, наверстает еще». Да и чего ей его жалеть? Это ее жалеть надо: одиночка, не пристроена, не устроена, денег ни на что не хватает, не говоря уж о кожаном плаще, сапогах или хотя бы модных джинсах. А прихожей у нее вообще нет. Потому и не принимают ее в этом кругу. Когда будет чему завидовать — тогда начнут признавать, здороваться, интересоваться жизнью. А сейчас просто не замечают. Вот сегодня даже не просят спеть, как обычно, а ведь когда-то слушали ее песни с удовольствием… Но сама она высовываться уж не будет.