Состязание певцов - [6]

И черный повел неслыханные речи — словно какие-то заморские песни, — в них же он необычайно превозносил искусство пения. Пока он говорил, в душе Генриха являлись и исчезали, словно ветер уносил их, образы, картины — одна за другой. Как будто новый мир открывался перед ним — люди, лица, все как живые. Каждое слово производило впечатление молнии — они внезапно вспыхивали и стремительно исчезали. Полная луна стояла над лесом. И незнакомец, и Генрих были освещены ее лучами. И Генрих заметил теперь, что лицо незнакомца отнюдь не было столь отвратительным, как показалось ему поначалу. Если и горели его глаза каким-то необыкновенным огнем, то все же на губах его играла приятная улыбка (так виделось Генриху), а нос коршуна и высокий лоб придавали лицу выражение силы и решительности.

— Не знаю, — сказал Офтердинген, когда незнакомец на мгновение остановился. — Не знаю, что за чудное ощущение пробуждают во мне ваши речи. Словно только теперь я начинаю понимать, что такое пение, а все прежнее было лишь простым и обыденным, словно только теперь я узнаю, что такое истинное искусство. Вы, конечно, большой мастер песнопений, и я от всей души прошу принять меня в число ваших старательных и любознательных учеников.

Тут незнакомец вновь отвратительно расхохотался, поднялся с камня и предстал пред Генрихом с лицом, искаженным гримасой, в облике такого исполина, что Офтердингена вновь обуял ужас. Чужак опять заговорил громовым голосом, отдававшимся в дальних ущельях:

— Вы полагаете, я большой мастер песнопений? Быть может. Порой, по временам. Однако уроков я не даю. Любознательным личностям вроде вас я всегда готов служить советом. А слышали ли вы о мастере песнопений, глубоко изведавшем тайны этого искусства, — о Клингзоре? О нем болтают, что он великий некромант и будто бы даже общается с кем-то, кто принят не во всяком обществе. Однако не давайте сбить себя с толку россказнями: все, что людям непонятно, что ускользает от их соображения, все это для них уже что-то сверхчеловеческое, поближе к небу. Или к аду. Ну, хорошо, мастер Клингзор и наставит вас на путь истинный. Он обитает в Семигорье, вот и отправляйтесь туда. Тут вы и увидите, что наука и искусство даровали великому мастеру все, чем можно насладиться и позабавиться на земле, — и славу, и богатство, и расположение дам. Вот так-то, любознательный юноша! Будь Клингзор здесь, спорим на что хочешь, он обездолил бы нашего нежнейшего Вольфрамба фон Эшинбаха, этого швейцарского пастуха-воздыхателя, он отнял бы у него прекрасную графиню Матильду!

— Для чего повторяете вы мне это имя? — в гневе воскликнул Генрих Офтердинген. — Подите прочь, от вашего присутствия меня знобит!

— Ха-ха, — засмеялся незнакомец, — только не сердиться, маленький мой приятель! Вас знобит оттого, что ночь холодна, а куртка ваша тонка. Я в этом не повинен. Может быть, вам было худо оттого, что я сидел рядышком с вами и согревал вас? Что холод и озноб! Я могу послужить вам кровью и жаром вспомните графиню Матильду! Ну, я просто хочу сказать, что расположение женщин можно завоевать пением — если петь так, как мастер Клингзор. Я затем столь презрительно отзывался о вашем пении, чтобы вы обратили внимание на свое неумение и бестолковость. Но когда я заговорил о подлинном искусстве, вы сразу же почувствовали истину моих слов, и это доказывает, что в вас есть добрые задатки. Вполне возможно, что вы призваны пойти по стопам мастера Клингзора, а тогда вы сможете с успехом добиваться расположения Матильды. Итак, нечего сидеть на месте — в путь, в Семигорье! Однако минуточку! Если вы не сразу сможете пуститься в странствие, то вот я дарю вам маленькую книжечку — тщательно изучайте ее. Мастер Клингзор сочинил ее, и в ней записаны не только правила подлинного пения, но и некоторые песни самого мастера.

С этими словами незнакомец вытащил из кармана книжечку в кроваво-красном переплете, который так и заблистал в лучах луны. Ее он отдал Генриху. Как только Офтердинген взял книжечку в руки, чужака словно и след простыл, он исчез в чаще леса.

Генрих погрузился в сон. Когда он проснулся, солнце стояло в зените. На коленях лежала красная книжечка, иначе все приключение с незнакомцем он счел бы ярким сновидением.

О графине Матильде. События в замке Вартбург

Несомненно, о возлюбленный читатель мой, ты хотя бы раз в жизни находился в кругу нежных дам и остроумных мужчин, в кругу, который уместно назвать венком, сплетенным из различных цветов, соревнующихся между собой ароматами и яркостью красок. Но подобно тому как музыка распространяет свое сладостное благоухание на всех и в каждом будит радость и восторг, так и здесь — красота одной высокой дамы освещала своими лучами всех, создавая приятную гармонию, в которой и пребывали все. Отражая ее красоту, погружаясь в музыку ее речей, и другие дамы выглядели прекраснее, чем всегда, и сердца мужчин расширялись, и, вместо того чтобы замыкаться в себе, они могли свободнее, чем когда-либо, изливать свое вдохновение в словах и мелодиях так, как принято было в этой компании. И как ни стремилась наделенная детской добротою царица уделять свои милости каждому, раздавая их поровну, все же неземной взор ее чаще останавливался на юноше, который молча стоял напротив нее и глаза которого, блестевшие от слез сладостного волнения, предвещали блаженство любви, какое ощутил он в присутствии дамы. Может быть, кто-нибудь из присутствующих завидовал юноше — однако ненавидеть его не мог никто, и, напротив, всякий настоящий друг еще больше любил его за эту испытываемую им любовь.