Сострадание к врагу - [44]

– А вторая пара?

– Вторая пара это были влюбленные малыши лет тринадцати. Эти просто постоянно держались за руки и глядели в глаза. Им не нужен был секс, но они хотели послушать, посмотреть и набраться опыта на будущее. Так они сказали. Поэтому мы уединились вшестером.

– А дальше?

– Ну, она позволяла себя гладить и целовать практически везде. Можешь себе представить, что это значит для мальчика, который готов пожертвовать жизнью за один только взгляд. Это не слова, я на самом деле себя так чувствовал. Мои руки и губы до сих пор помнят все ее тело, каждую складку, каждый волосок, в общем, все.

– Ты сделал ей предложение?

– Нет, но собирался. Я хотел, чтобы все было по-честному. Но по-честному не получилось. Кто-то выследил и донес на нас. Нас просто вытащили оттуда как нашкодивших котят. Никто не хотел нас слушать, все было понятно и так. Во-первых, проникновение со взломом. На нас свалили даже кражу каких-то вещей. А во-вторых, папаша маленькой девочки, той, что только держалась за руки, оказался важной шишкой. Генералом, или что-то вроде того. Он был уверен, что я совращал его маленького ангелочка. Можешь себе представить, как он взбеленился.

– А что твоя девушка?

– Она все валила на меня, как и все остальные. Я был готов взять на себя вину, чтобы оправдать ее. Но ей это было не надо. Она сама меня обвинила, даже сказала, что я пытался ее изнасиловать. И на этом вся наша любовь закончилась. А после этого у меня было восемь месяцев исправительных лагерей.

– Восемь месяцев – это не так уж много.

– Это двести сорок четыре дня. Не знаю, почему эти лагеря называют исправительными. Тех мальчиков, которые там исправлялись, язык не поворачивается назвать людьми. Это были гнуснейшие извращенные скоты. Меня спасли две вещи. Во-первых, я был рослым и сильным, имел больше кулаки и думал, что умею драться.

– А вторая вещь?

– Вторая вещь это отчаяние. Мне было так больно, что больнее быть просто не могло. Я дрался с ними по принципу «чем хуже – тем лучше» и ни капли не жалел себя. Их я тоже не жалел. Я дрался там все двести сорок четыре дня. К концу срока я научился драться по-настоящему. Тогда все эти звери меня уже уважали. Домой я уже не вернулся. Моя семья переехала.

– Ты никогда ее больше не видел?

– Видел. Она шла пьяная с тремя грузинами, которые лапали ее задницу одновременно. Я дождался, пока она вошла в подъезд, потом пошел за этой троицей. С ней я говорить не хотел. Но этих троих я наказал. Я им даже ничего не объяснял.

– Что ты с ними сделал?

– Все, что хотел. Не буду уточнять. И после этого мне стало легче. После этого я ее забыл. Видишь, на самом деле это полная ерунда, по сравнению с твоими проблемами.

– Кто взламывал замок в подвал? – спросила Йец.

– Я, конечно. А малыши еще покуривали кукую-то травку, не знаю, может быть, марихуану. Я видел это, но не прекратил. Так что я, конечно, виноват. Но все равно, это было несправедливо. Эта несправедливость бесит меня до сих пор.

– Она была похожа на меня?

– Это не имеет значения, – ответил Денисов. – Не понимаю, зачем я тебе об этом рассказываю.

* * *

На следующий день люди отправились двумя группами, вверх и вниз по течению ручья. На корабле остался только Кеша, присматривать за Капитаном, который до сих пор не пришел в сознание. Вначале Кеша слонялся по кораблю, пытаясь чем-то заняться. Потом вышел и стал кидать камешки в стоявшую на возвышении голову пса. Ближе к вечеру, когда начало темнеть, он увидел светящийся шарик и услышал знакомый голос.

– Вы все же потревожили наши кости, – сказал голос.

– Это были не мы. На нас напали.

– Какая разница? Если вы не уйдете, то на вас нападут снова. Вы не должны здесь оставаться.

– Мы бы с удовольствием ушли, – сказал Кеша. – Но мы никак не можем выбраться из этого ущелья. Мы здесь крепко застряли. Стены отражают гравитационную волну, и она гасится. Мне так объяснили. Волна разделяется надвое, отражается, а потом складывается в противофазе. Корабль никак не может взлететь. Как ты думаешь, что будет, если перетащить корабль в более широкое место, чтобы волна складывалась по фазе? Я уже разработал проект. Хочешь посмотреть?

– Это нас не касается, – сказал шарик. – Вы должны уйти. Мы даем вам ровно сутки, чтобы уйти отсюда. Если вы не уйдете, мы похороним вас на дне этого ущелья. Засыпим стометровым слоем камней.

– Но мы не можем уйти! Помогите нам.

– Ты мне нравишься, – сказал шарик. – Пожалуй, я тебе помогу. Когда все будут умирать, я запишу твое сознание, и оно навечно останется со мной. Мы будем жить с тобой на этой планете, летать в ее лесах, спать в ее пещерах. Мы будем любоваться цветами. Ты будешь рассказывать мне о Земле, а я расскажу тебе о Тибере, где я когда-то жила. Это красивая планета. У нас с тобой будет вечность на двоих.

– Но я хочу жить и вернуться домой!

– Возвращайся. Но запомни, что мы дали вам только сутки. И отсчет времени уже пошел.

Обе экспедиции вернулись поздно вечером. В этот день погиб еще один человек. Охранник попытался подняться по крутому склону и сорвался со скалы. При этом присутствовал только Сергей, который его страховал. Тело упало в ручей и разбилось о камни. Охранника похоронили на месте, потому что не было никакой возможности тащить тяжелое тело к кораблю. Сергей выглядел таким расстроенным, что на него было жалко смотреть. Даже его лицо стало серым. Всю обратную дорогу Рыжая утешала его.