Состояние свободы - [15]

– На кухне такой беспорядок, – сказал я, протянув папе стакан.

– Не волнуйся, она все уберет перед уходом, – сказала мама.

– Расскажи мне наконец, почему она ненавидит Милли.

– У Рену весьма тяжелый характер, как ты успел заметить. Она очень задиристая… – начала было мама, но папа ее перебил.

– Не могу поверить, что вы тут сидите и сплетничаете о слугах, – сказал он с небольшим недовольством.

Мама повернулась ко мне и тихо шепнула:

– Потом. – Она всегда слушалась отца.

Я был не в настроении, чтобы спорить с отцом. Мы несколько раз уже спорили на тему «хозяев и слуг», и мне совершенно не хотелось снова ее поднимать. Проглотив слова, которыми я мог бы возразить отцу, я внезапно отчетливо вспомнил случай из своего детства.

Он произошел за год до того, как мы переехали из Калькутты в Бомбей. Это было либо в период летних каникул, либо в один из дней, когда у меня не было занятий – в четверг или воскресенье. Был самый разгар лета, июнь или июль, около часа дня, когда солнце жарило что есть мочи. Температура воздуха была около сорока градусов Цельсия, если не выше, потому что дорожное покрытие плавилось от жары, становясь мягким и податливым. Папа отправил на центральный рынок за батарейками нашу прислугу по имени Ниша, которой было не больше одиннадцати или двенадцати лет; рынок находился в пятнадцати минутах быстрой ходьбы от нашего дома. Через полчаса она вернулась, но купила не те батарейки. Папа стал кричать на нее и отправил тут же обратно. Расстроенная Ниша пошла за ними во второй раз. На этот раз ей потребовалось чуть более получаса.

– Ты снова принесла не то. – Папа был вне себя от злости и швырнул пакет в стену.

Ниша поежилась. В ее лице читался испуг. Пришла моя мама, но она тоже оробела.

– У тебя в голове хоть что-нибудь есть? – продолжал кричать на девочку папа. – Я тебя просил купить маленькие красные батарейки, а не большие. Маленькие. МАЛЕНЬКИЕ, ты меня поняла?

Мое сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки от волнения.

– Может, напишешь на листочке, что тебе нужно, и отдашь ей, чтобы она его показала продавцу?

– Продавец не умеет читать, – ответил он и повернулся к Нише: – Давай живо ступай туда и попроси маленькие красные батарейки. Именно маленькие. Живо, живо!

Я видел, как дрожал ее подбородок, но она ушла снова. Как могла она или кто-нибудь из ей подобных возразить? Она в третий раз шла по тому же маршруту, температура была такой высокой, будто была способна превратить человека в облако пара за считаные минуты, а у нее даже не было возможности сесть и передохнуть в тени, выпить что-нибудь перед очередным выходом из дома. Я побежал на веранду, чтобы посмотреть на ее крохотную фигурку; вместо того чтобы идти, она бежала, становясь все меньше и меньше, пока не достигла конца нашей длинной улицы и не повернула за угол. Было так нестерпимо жарко, что на улице не то что не было ни единого человека, не было ни собак, ни кошек, ни вездесущих ворон. Дома стояли так, что одна их сторона была в тени, а другую жарило палящее солнце. Я задумался над тем, почему она бежала, ведь можно было просто идти, так было бы прохладнее и безопаснее.

Когда она вернулась, то опять принесла не те батарейки. Папа взглянул на них, издал звук, который был чем-то средним между рычанием и стоном, его лицо так перекосилось от ярости, а зубы оскалились, что он стал похож на дикого бешеного зверя. Он попытался что-то сказать, но не смог издать ни звука. Мама, пораженная увиденным, поспешила заслонить собой Нишу.

Рот Ниши был перекошен и открылся от ужаса, она так оцепенела, что уже не смахивала слезы, катившиеся по ее щекам, только всхлипывала и глотала ртом воздух. Ее колени подогнулись, и я не смог уловить, чего она хочет: то ли сесть и зарыдать, то ли броситься в ноги моим родителям и умолять не отправлять ее больше на рынок. Я чувствовал, как кровь кипела в моих жилах. Возможно, я даже стал дрожать от напряжения. Мысль о том, что девочке пришлось бегать туда-обратно по жаре без еды и воды, ведь завтрак был давно и время обеда уже прошло, пульсировала в моей голове. Она могла получить солнечный удар.

Затем я посмотрел на ее ноги. Крошечные камушки, из которых делали дорожное покрытие, прилипли к ее ступням то тут, то там, словно были островками на карте. Все встало на свои места: чтобы добраться до магазина, она сняла шлепки, которые приклеивались и застревали в раскаленной дороге, и пошла босиком. Дорога была настолько горячей, что ей пришлось бежать, а не идти, чтобы на ногах потом не остались волдыри. Начиная плавиться, покрытие немного разрушалось и, соприкасаясь с ее кожей, начинало приклеиваться к ней кусочками.

Меня будто переклинило: повернувшись к родителям, я обратился к ним со всей той яростью, на какую только был способен мой голос.

– Вам не стыдно столько раз отправлять маленькую девочку на жару? Она столько раз бегала туда и обратно без единого глотка воды… А ты, такой здоровый, сильный мужчина, стоишь тут и раздаешь приказы этой маленькой девочке…

И тут я сжал руку в кулак и бросился вперед, чтобы ударить его. Мама вскрикнула.