Соседка - [6]

Боже мой, опять перебиваете, товарищ судья! Не даете слова сказать. Как вас только жена терпит? Ее вы тоже перебиваете? Вызвали меня в суд и не даете говорить! Для чего же вы меня сюда вызвали, чтобы я молчала как пень и чтобы вот эти противные мои соседки ликовали, радовались, как меня судят? Если хотите, чтобы подсудимые ваши молчали, то вызывайте немых. На то здесь суд, чтобы человек мог слово сказать. Просто какая-то напасть! Несчастье! Дома на кухне соседки не дают слова сказать. На производстве вообще не разрешается слова выговорить. Бригадирша, будь она неладна, каждый раз перебивает и говорит, что производительность падает, когда все время болтают, и клиенты не все переносят, когда им над ухом жужжат. И здесь рта не открывай. Так на что же все это похоже? Что это за суд, товарищи-граждане судьи?

Она остановилась, перевела дыхание и упавшим голосом добавила:

– Ну, что ж, раз меня перебивают, высказаться не дают, тогда буду молчать. Пусть красоточки соседки мои и этот ваш бухгалтер-маньяк говорят сколько влезет.

– Обвиняемая! Предупреждаю вас в последний раз. Вы злоупотребляете нашим терпением, – повысил тон судья, – я специально разрешил вам говорить, сколько и что угодно, чтобы люди слышали и чтобы не говорили, что. зажимаем вас. Теперь отвечайте коротко и по существу: признаете ли себя виновной? Собственно, в своих пространных монологах и тирадах вы уже полностью ответили на этот вопрос. Суду все ясно. Стало суду еще одно ясно: в коммунальной квартире вам жить с соседями совершенно противопоказано. Вы немыслимы там. Вам крайне необходимо, обвиняемая, жить в отдельной, изолированной квартире.

– Что? – завопила Адамовна, и ее жгучие глазки полезли на лоб. – Что вы сказали? После всего, что я вам здесь говорила о неблагодарных соседках, вы смеете сказать, что я немыслима в общей квартире? Я не должна, не имею права жить с соседями, с людьми? Боже мой, как вам, дорогие, такое нравится? Заика этого не выговорил бы за целый день, сколько судья сказал за одну минуту… Как вам, люди, такое нравится? Может быть, вы, гражданин-товарищ судья, напишете в райсовет, в жилотдел, чтобы мне выделили отдельную квартиру где-то там, на массиве и еще к тому же без телефона? Вы хоть понимаете, что вы сказали? Мне – отдельную квартиру без соседей? Мне? Так вот, – прошу не перебивать меня, – я вам заявляю при всем честном народе, что отсюда, из моей квартиры, я никуда не уйду, хоть режьте, хоть убейте, хоть стреляйте! Я не доставлю удовольствия своим милым соседушкам, хоть бы они лопнули. Буду жить только с ними? Почему, спросите? Наберитесь терпения, и я вам объясню. Еще одну минуточку… Я очень слабый, больной человек. У меня нервы, сахарная болезнь, колики в почках, камни, головные боли, больное сердце, не про вас, судьи, будь сказано. Посудите сами, как же такая женщина, как я, может жить в отдельной, изолированной квартире без соседей, без людей? Представьте себе, гражданин судья, что посреди ночи у меня сжимается сердце и начинается сердечный приступ или повышается давление, разыгрываются камни в почках, песок в печени, что же, по-вашему, я должна лечь и умереть? Отнюдь! В таких случаях я начинаю колотить кулаком в стенку. И сразу же как ошпаренные ко мне бегут, прилетают все мои соседки по квартире. И я отправляю Марью Петровну вызывать «скорую помощь», а Зоя За-глидзе мчится на всех парах в аптеку за каплями Зеленина, жену бухгалтера отправляю на кухню греть воду для грелки, бухгалтера Льва Матвеевича прошу прибрать немного в комнате, чтобы «скорая помощь», когда она ко мне приедет, не застала у меня разгардияш… Веронику Высоцкую ставлю варить на завтра обед, Барашкина моет пол. Словом, как видите, помощь налицо. Это ведь люди, не звери. Вот теперь сами скажите, гражданин-товарищ судья, как же я могу жить в отдельной, изолированной квартире? Ведь я там, упаси господь бог, одичаю одна. А вот между людьми и я себя чувствую человеком. А останусь одна в отдельной квартире, без моих соседок – пропаду!

Уж нет, гражданин судья, все, что хотите, присуждайте, выносите мне любой приговор, только, пожалуйста, не отдельную квартиру. Я одинокая, нездоровая женщина, и мне нужна постоянная помощь моих соседей. Вижу по вашему лицу, что вы хороший, душевный человек и меня хорошо поймете. Почему же вы меня хотите так жестоко наказать? Оторвать от соседей? Никогда этого не допущу! Нет, что хотите – штраф, принудительные работы, тюрьму, уволить из парикмахерской, запретить дамочкам делать маникюр – все! Только, пожалуйста, не отдельную квартиру!

И помните, если не учтете моей просьбы, то не забывайте, что я не какая-нибудь забитая, темная, неграмотная баба из провинции, которая не знает, не ведает, где какая дверь открывается. Я. не забывайте, член профсоюза и найду на вас управу! Что? Что вы сказали, я не знаю, как вести себя в суде, как вести себя в обществе? Я говорю не по существу дела? Ах, боже мой! Что за порядки у вас! Слова мне не дают сказать!..

Адамовна осеклась на полуслове, притихла, посмотрев на судью. Он был бледен, как стена. С трудом проговорил, что объявляется перерыв. Девушка-секретарша совсем растерялась, побежала вслед за судьей в соседнюю комнату, ей казалось, что нужно срочно вызывать сюда «скорую помощь»…