Соседи - [8]

Сева мог говорить часами, и Рена не уставала слушать его. И только тогда, когда приходила Ирина Петровна, Сева замолкал. Игра кончалась. Начинались будни.

Ирина Петровна шумно вышагивала по комнате, расставляла на столе чашки, вносила горячий чайник, жаловалась на несносных своих пациентов, включала телевизор, выходила в коридор позвонить по телефону или на кухню, и оттуда слышался зычный ее голос:

— Нет, я вам вот что скажу, если хотите...

Сева и Рена усмехались, переглядывались, словно заговорщики.

— Ладно, — говорила Рена, — в следующий раз доскажешь.

— Послезавтра, — соглашался Сева. — Послезавтра, как ты знаешь, я выходной...

Еще Рена любила расспрашивать Севу о свадьбах. В день он, случалось, возил восемь, а то и десять брачующихся, из дома во Дворец бракосочетаний и оттуда или обратно домой, или в ресторан.

— Выкладывай, — начинала Рена, — какая невеста была самая хорошенькая?

— Ни одна не была хотя бы мало-мальски хорошенькой, — отвечал Сева. — Все были мымры, как на подбор.

— Ну, этого не может быть, — возражала Рена, — хоть бы одна была ничего?

Однако Сева упрямо стоял на своем:

— Даю слово, одна хуже другой...

Конечно, это была чистой воды неправда. Попадались невесты до того красивые — обалдеть можно, иные даже снились ему ночью. Особенно одна грузинка, он запомнил ее имя — Элисо, имя удивительно ей подходило, вся золотисто-смуглая, светло-каштановые волосы, огромные глаза, неожиданно синие, и такая тонкая в поясе, кажется, двумя пальцами охватишь...

Право же, лучше Элисо не было никого даже спустя долгие месяцы!

Но вообще-то, они, невесты, все выглядели неплохо, как же иначе, одеты к лицу, в белых платьях и волнуются, ясное дело, и от этого кажутся еще интереснее...

Все так. Но Рене он не хотел говорить. Ни за что! Талдычил свое:

— Одна невеста хуже другой...

Ведь какая бы Рена ни была хорошая, терпеливая, а и она может позавидовать, ведь для нее все это навсегда недоступно: и белое платье, и свадебная машина с воздушными шарами, и жених рядом...

А Рена все равно не верила:

— Не может быть, чтобы все они были уродки!

— Может, — не сдавался Сева, — глаза бы мои на них не глядели!

— Ну, хорошо, — просила Рена. — Расскажи, а что там, в этом самом Дворце бракосочетаний? Интересно?

— Во Дворце? — Сева саркастически усмехался. — Скукота, конвейер, все по стандарту — женихи и невесты, как куры, собрались в одной комнате, потом их вызывают по очереди, выкликают по фамилиям, словно допризывников, потом поздравляют...

— Кто поздравляет? — спрашивала Рена.

— Эта, как ее, заведующая Дворцом, и всем одинаково — одно и то же...

Тут Сева начинал пищать, подражая кому-то, довольно противным фальцетом:

— Дорогие товарищи! Сегодня вы создали новую семью! Будьте счастливы, дорогие! Любите и уважайте друг друга!

Рена хохотала до слез. Уж очень комично выглядел Сева, когда он пищал, поджимая губы так, что они становились похожими на едва заживший шрам...

— А потом подбегает фотограф, — продолжал Сева, — и снимает всю эту хевру вместе с гостями, потом им всем шампанское суют...

Рассказывал, а сам боялся, как бы не сделать Рене больно, чтобы она не рассердилась, чтобы лишний раз не пожалела себя за то, что не судьба...

Однажды он привез со смены домой пожилого фотографа.

— Вот, — сказал, — послушай, что тебе Исай Исаич расскажет.

Исай Исаич, круглолицый, с золотыми передними зубами, на круглой, словно шар, голове хитрый зачес, должно быть, изо всех сил стремился поглубже спрятать лысину, прищурил один маленький, веселый глаз.

— Что я вам скажу, — начал, — я веду своего рода учет.

— Какой учет? — спросила Рена.

— Сколько их разводится, — сказал Исай Исаич. — Я же на пенсии, поснимаю немного и уйду, а по утрам у меня бывает много времени, и я хожу себе по загсам да по судам, и что бы вы думали? Мои молодые, которых я снимал, скажем, полгода назад, уже разводятся. Что скажете?

— Не все же разводятся, — сказала Рена.

— Очень многие. Я веду учет. Примерно почти половина. Что, не верите?

Он просидел у них целый вечер, рассказывал множество смешных историй, Сева и Ирина Петровна смеялись, Рена тоже улыбалась, слушая его, а после, когда он ушел, сказала:

— Жалко старика!

— Почему тебе его жалко? — удивился Сева.

— Ужасно он одинокий. Смотри, ему бы в его год с внуками на скверике гулять, а он по судам ходит.

И задумалась, и долго сидела, печальная, с осунувшимся лицом и ушедшим в себя взглядом. Сева старался изо всех сил развеселить ее, шутил, рассказывал анекдоты, первый хохотал заливисто и заразительно, но ничего не получалось.

В конце концов Рена сжалилась над ним. Заставила себя улыбнуться, сказала:

— Ладно, теперь давай поговорим о том, куда мы с тобой когда-нибудь поедем...

Он обрадовался.

И она, глядя на него, радовалась, как и он, ведь для нее главное было — видеть его довольным. И она делала вид, что верит ему.

А он был счастлив оттого, что она верит. И порой сам начинал верить собственным словам.

Глава 3. Лелины родители

Лелин отец был репортером одной из московских газет. Свои репортажи и корреспонденции он обычно подписывал лаконично и, как ему казалось, впечатляюще: «Семен Ли».