Соседи - [13]

А Гапка, которая как раз наставляла Светулю на пусть истинный, не расслышала, как в дверях чуть слышно провернулся ключ.

– От мужиков держись как можно дальше, – вещала она племяннице, – как от прокаженных. У них в голове только одно. И сразу же тю-тю и поминай как звали. До свидетельства о браке, чтоб у тебя ни в одном глазу. И пусть хоть на коленях стоит, его от этого не убудет…

– Толик не такой, – попробовала было возразить Светуля.

– Мой тоже был не такой, пока не обвенчались, а потом словно вожжа под хвост и в голове ни одной умной мысли. Лошак!

Голова не знал, что такое «лошак», но слово показалось ему обидным. Но внутренний голос стал напирать на него и доказывать, что машина за ним уже приехала и пора отдохнуть в лоне семьи от трудов праведных.

«Надо же, – подумал Голова про внутренний голос, – лексикон у него – мой». Но спорить с ним не стал и, поддерживая перед собой шляпу, пробрался в сельсовет, закрылся в кабинете, стащил с себя фрак и аккуратно повесил его на вешалку. А затем подошел к зеркалу и обомлел – родное, тучное тело белело и тучнело перед ним. «А одежда!» – прикрикнул Голова на фрак, но тот только презрительно покачивался на вешалке и мрачно молчал. И Голове стало понятно, что отдавать одежду фрак не собирается. Выход у него был теперь только один – пробраться к Гапке, чтобы утащить из шкафа какие-нибудь свои старые вещи, если только Гапка их еще не вышвырнула, а потом возвратиться обратно в сельсовет, но уже не надевая фрак, чтобы тот опять не уничтожил его одежду.

И Голова опять потащился по дороге жизни к своему бывшему жилищу, поругивая фрак, который был вынужден надеть для маскировки, и придерживая перед собой шляпу. Заодно через каждые два метра он отпускал сочное словцо в адрес своей бывшей супруги, хотя она явно не была виновата в том, что нечистая сила уговорила его примерить злокозненную обновку.

На этот раз ему встретились две пенсионерки, которые сразу распознали его шляпу. Одна из них даже во всеуслышание заявила: «Голова, видать, спутался с нечистой силой, потому как у порядочных людей шляпы не прогуливаются, поругиваясь, по улицам как ни в чем не бывало». Они даже попытались погнаться за шляпой, и Голова был вынужден приналечь на ноги, чтобы отстоять шляпу и не позволить им увидеть то, что она скрывала, подозревая, впрочем, что местную публику трудно чем-нибудь удивить. Надо сказать, что к этому времени на Горенку опустилась непроглядная тьма, которую с трудом разгоняли фонари на центральной улице, а все остальное село было надежно укрыто толстым фиолетово-черным покрывалом весенней ночи, из кокетства украсившей себя мягким лунным сияниям да зелеными и голубыми звездочками, которые, как бусины, были на нее нашиты. Голове было, однако, не до всех этих красот, потому что он совершенно замерз, ему даже показалось, что босые его ноги ступают не по холодному песку, а по колючему льду. Фрак совершенно не грел, и Голове даже показалось, что он холодит его, Голову, зловещей замогильной стужей. В довершение всех бед дорогу Василию Петровичу перешел черный кот, который при ближайшем рассмотрении оказался привидением Васьки. Увидев своего хозяина, Васька залился радостным смехом. «Будет, будет мне теперь с кем поговорить! А то все шарахаются от меня, как от огня, словно невинно убиенный кот не имеет права на общение с теми, кто еще месит грязь на этой планете скорби…»

– Так ты, философ, опять будешь донимать меня своей тошнотней? – грустно поинтересовался у него Голова, когда тот сделал было попытку почесаться о ногу хозяина, и только потом вспомнил, что это ему уже не дано.

– Буду, – радостно ответил Васька, – потому что мне больше не с кем потолковать по душам, кроме как с бывшим хозяином, который до того дошел, что во фраке на голое тело прогуливается по ночам, как какой-то вурдалак. Но мы, общественность Горенки, мы не позволим, мы не допустим, чтобы всякая гнусь вылезала по ночам из своих могил и пугала и без того перепуганных жителей этого заповедника…

– А как же тебе, Васька, это опять угораздило?

– Дваждырожденный, видать, вознамерился доказать, что можно дважды войти в одну и ту же воду, и своим отвратительным мотоциклом переехал меня на том же месте… Книги по философии, наверное, не пошли ему на пользу, если он отдыхает от них на скорости в 120 километров в час. По-моему, он даже не заметил, что совершил преступление, словно я, скажем, какой-то москит. Хотя, кто сказал, что даже их можно безжалостно давить? А кто виноват? Ты утащился в город и позабыл, что у тебя есть кот. Но кот ведь не может забыть о том, что ему хочется кушать. И вот опять трагедия покинутого хозяином кота. Гапка-то мне вместо еды только кукиш совала. И то не всегда. Словно я десять лет не охранял ее от нашествия мышей. И вот что еще должен заметить…

Но Василию Петровичу было в этот вечер не суждено насладиться красноречием своего бывшего домашнего животного, потому что тот вдруг бросился куда-то в темноту, учуяв, как ему показалось, гнома и надеясь на то, что ему опять удастся воскреснуть из мертвых и погреться еще на ласковом солнышке, переваривая колбаску и мечтая о ночных похождениях на соседней крыше… Трудно сказать, что мечты хорошо образованного Васьки, который неизвестно где нахватался странных идей, отличались от того, о чем мечтают его менее образованные собраться. Не так ли и среди людей, читатель?