Соседи - [12]

А пока… Пока над Горенкой затевался радостный день, и улыбчивое румяное солнышко с недоумением осматривало свои владения, все еще не в силах поверить рассказу луны (та уже ему все донесла) про ночные бесчинства ее обитателей. Но Горенка безмятежно спала, и только пастухи, по обыкновению чертыхаясь и покрикивая хриплыми голосами, гнали скотину на луг, а все остальные, тщательно закрыв ставни, изображали носами и гортанями оркестр имени императора Храпского и пребывали в тех эмпиреях, в которые посторонним, как известно, вход запрещен.

Бесчеловечный фрак

Упрямства Голове, как, впрочем, и всем жителям здешних мест, было не занимать, и поэтому не прошло и двух недель, как возле леса начались строительные работы – строили заграждение из колючей проволоки. Больше всех ругались, разумеется, бабы, которые в лесу собирали ягоды, чтобы всучивать их на рынке на вес золота простофилям-горожанам. К Голове даже ходили своего рода делегации с предложением «договориться по-хорошему», но тот был неумолим. Надо сказать, что лес, окружавший Горенку, был густым, почти непроходимым, в нем водились волки и уже известная читателю нечисть, то и дело наводившая на селян порчу.

Но мы еще не рассказали тебе, читатель, о психологии жителей этого забытого творцами истории, на счастье его обитателей, уголка. Не подумай, что тебе придется листать вместе с автором пыльные фолианты с сочинениями великих психоаналитиков, чтобы в ней разобраться, потому что на самом деле все обстояло гораздо проще и заключалась вся эта психология в вековечном крестьянском – «моя хата с краю». Да, действительно, дай горенчанам волю, и каждый из них поселился бы на околице и тогда деревня приобрела бы форму правильного круга с хатами по периметру, с церковью посередине, кладбищем и двумя шинками за околицей. И хотя в жизни так у горенчан не сложилось, в душе у них все обстояло именно так – каждый жил строго на периметре и глубоко имел всех остальных. В виду. И мечтал об огороде от моря до моря, на котором жизнерадостно трудились бы ему на благо все остальные, без исключения, жители Горенки. Эх, мечты! Они, как вареники в сметане, – никогда их не бывает слишком много! Лишь немногие были выше подобных грез – Явдоха, Петро, Дваждырожденный, батюшка Тарас… Не они ли соль земли этой, Горенка? Ответь?!! Но молчит Горенка, молчат вековые деревья в древнем лесу, из которого наползает на село кромешная, повитая холодным туманом ночная мгла.

Но отчетливо видны еще фигурки сельчан, которые все не угомонятся, все не перехитрят всех остальных, словно нет у них времени остановиться, подумать, правильно ли они тратят драгоценное, отмеренное Всевышнем время своей краткосрочной, как вспышка молнии, человеческой жизни. Тишина. Голова собирается домой. Убирает со стола лишние, сухие, как осенние листья, бумаги, запирает сейф, в котором он в те времена, когда был женат на Гапке, кроме печатей, хранил некую коробочку, чтобы она случайно не попалась ей на глаза. Наверное, она и сейчас там пылится, но руки не доходят проверить – дела, дела. А в углу кабинета на вешалке притаился фрак. И хотя смеркалось довольно поздно– лето трубило уже о своем победоносном приближении тысячами глоток суматошных птиц, – тени в кабинет Головы наползали чуть ли не с полудня, густели под его столом, за шкафом и по мере отступления дня норовили заполнить его кабинет непроглядным туманом, чтобы успокоить на веки вечные его беспокойную христианскую душу. Так, по крайней мере, казалось Голове, а так как с собой, как с человеком надежным, он спорил редко, то постепенно стал принимать за аксиому тот факт, что кто-то собирается подобраться к нему исподтишка, чтобы опять втравить его в какую-нибудь историю. Но кто именно, он не знал. А в этот вечер на него нахлынули воспоминания о том, как он еще молодой и тщательно выбритый (тогда это еще было возможно) прогуливался возле общежития без всяких планов в голове, так, молодой охотник, вышедший пострелять наудачу. И в тщательно выглаженных штанах. Эх, кружит голову апрельский воздух, лезет в нее всякая всячина. Лучше забыть… «Кстати, про штаны, – подумал вдруг Голова, – не примерить ли мне фрак? Или лучше не стоит? Или все-таки надеть? Никогда не видел себя во фраке». Но тут поток мысли Головы прекратился, потому что руки его судорожно потянулись к фраку, словно только его им всю жизнь и недоставало, и он тут же лихорадочно его напялил и подошел к зеркалу. «Мамочка!» – вырвалось у Головы, когда он внимательно взглянул в зеркало, в котором важно отражались начальственный стол, пузатый, приземистый крепыш-сейф и пустая теперь уже вешалка. Отражения Головы в зеркале не было. Точнее, в зеркале чуть ниже того места, на котором следовало бы пребывать гипотетической талии, виднелось нечто знакомое. «Ух ты, – ужаснулся Голова, – от меня остался одно… естество. А где же я?».

«Вот тебе и фрак, – продолжал судорожно размышлять Голова, – так это же, братцы, состояние, а не фрак! Если его чем-нибудь прикрыть, например шляпой, то получается человек-невидимка». И Голова тут же водрузил на первопри-чинное место шляпу, что ему без труда удалось, поскольку по причине весенних ароматов оно пребывало в приподнятом настроении. «А теперь я выведу вас на чистую воду, – думал Голова, – все узнаю, кто чем дышит. Но сначала навещу Гапку. Водителя еще нету, а приедет, так пусть подождет». И по выученным наизусть улицам он отправился по маршруту, который отрабатывал в течение тридцати с лишним лет.