Соседи. История уничтожения еврейского местечка - [30]

. Множество авторов писало об этом, причем с разных точек зрения.

Почему среди этого самого фегилиновского «сброда», который делал грязную работу нацистов, нельзя было бы пять лет спустя набрать базу сталинского аппарата власти? Я имею в виду окружение ядра идейных коммунистов (которых, как нам известно, в Польше было очень немного), состоящее из конформистов и конъюнктурщиков с запятнанной биографией. Во имя каких дорогих им ценностей и принципов они должны были бы оказать неповиновение и отвергнуть привилегии, какие несет с собой участие в (местном) аппарате власти (читай — насилия)? Почему они должны были бы идти в тюрьму, когда могли пойти работать в полицию? Разве Лауданьский не написал с мыслью о себе подобных, что «именно на эти плечи может опираться наш рабочий строй»? Стоит также взглянуть сквозь эту призму на процесс установления коммунистической власти скорее со стороны общества, а не аппарата, и задуматься, не там ли, где люди принимали участие во время войны в преследовании евреев, местное общество было особенно беззащитно при процессе советизации? Ведь коллективная солидарность — это антиномия социальной атомизации, то есть единственный успешный способ частичной, по крайней мере, нейтрализации коммунистической монополии власти, но как отважиться на такую солидарность — в местном обществе, которое только что участвовало в уничтожении собственных соседей? Как можно доверять кому-то, кто убивал или выдавал, обрекая на смерть, другого человека? А кроме того, раз уже мы однажды были инструментом насилия, во имя каких ценностей сумеем потом противостоять попыткам порабощения нас кем-то другим? Разумеется, ни одно из этих возражений не может помешать попыткам заключить соглашение с более сильным, но это означает только то, что мы становимся послушными.

Эту проблему, разумеется, можно решить только путем эмпирических исследований, но как гипотеза она интригует, переворачивая повсеместно признанное клише на тему начала коммунистических порядков в Польше, указывая не столько на евреев, сколько на антисемитов. В конце концов, в бесчисленных гминах, городках и городах провинциальной Польши после войны уже не было евреев, потому что те немногие, кто пережил войну, быстро бежали оттуда. А ведь в рамках введения народной власти кто-то должен был там брать кого-то «за морду». Значит, «кто кого?», как спрашивал Владимир Ильич Ленин около ста лет назад. Хотя бы приняв во внимание направление развития мировоззренческого коммунистического режима в Польше за последние двадцать лет — ведь в марте 1968-го именно формация так называемых «партизан» времен оккупации пыталась прийти к власти, выдвигая антисемитские лозунги, — я бы не стал отметать эту гипотезу (повторим — что скорее родимый люмпен-пролетариат, чем евреи составлял социальную базу сталинизма в Польше), не задумавшись над ней[161].

НЕОБХОДИМОСТЬ НОВОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Еврейский вопрос в историографии времен войны словно свободно висящая нитка в тонкой ткани — стоит за нее потянуть посильнее, и весь искусный узор распустится. Оказывается, что антисемитизм загрязнил все пространство современной истории Польши и превратил его в постыдную тему, вызывая к жизни версии многих событий, призванные играть роль фигового листка.

Но история общества — это не что иное, как коллективная биография. И, как и в биографии — жизнеописании, которое состоит на деле из отдельных эпизодов, — все в истории общества взаимосвязано. И если в каком-то пункте биографии есть ложь, то все, что произойдет позже, тоже будет каким-то образом не подлинное, проникнутое беспокойством и неуверенностью. И в результате вместо того, чтобы жить собственной жизнью, мы будем недоверчиво оглядываться, пытаясь догадаться, что о нас думают другие, отвлекать внимание от стыдных эпизодов в прошлом и все время защищать свое доброе имя, усматривая в каждой своей неудаче заговор чужаков. Польша в этом отношении не исключение в Европе. И, как и в случае обществ нескольких других стран, чтобы обрести собственное прошлое, мы будем должны рассказать о нем себе заново.

Соответствующее напоминание мы находим, разумеется, в Едвабне, где на двух памятниках выбиты в камне надписи, которые сначала нужно будет «расковать», чтобы освободить от них историческую правду. На одном сказано просто, что евреев убили немцы:

МЕСТО КАЗНИ ЕВРЕЕВ

ГЕСТАПО И ГИТЛЕРОВСКАЯ ЖАНДАРМЕРИЯ

СОЖГЛИ ЗАЖИВО 1600 ЧЕЛОВЕК 10 VII 1941

Надпись на другом, поставленном уже в свободной Польше, дает понять, что евреев в Едвабне вообще не было (либо в ней неосознанно отражено свидетельство совершенного преступления):

ПАМЯТИ ОКОЛО 180 ЧЕЛОВЕК,

В ТОМ ЧИСЛЕ 2 КСЕНДЗОВ,

УБИТЫХ НА ТЕРРИТОРИИ ГМИНЫ ЕДВАБНЕ

В 1939–1956 ГОДАХ

НКВД, ГИТЛЕРОВЦАМИ

И УПРАВЛЕНИЕМ БЕЗОПАСНОСТИ.

ОБЩЕСТВЕННОСТЬ

Потому что на самом деле тысячу шестьсот едвабненских евреев, которые здесь не упомянуты (хотя они и были «убиты на территории гмины Едвабне в 1939–1956 годах»), убили вовсе не немцы и не убековцы, а общество[162].