Сорока - [8]

– О чем думаешь? – спросил он, стоя за кухонным столом.

– А? – Мариса взглянула на него. – Прости, я витаю в своих мыслях…

– Да? – Джейк игриво приподнял бровь, и она поняла, что он думает о том же.

– Ага, думала о своем, – усмехнулась она.

– Пойдем тогда. Пора спать.

Утром Джейк встал очень рано, чтобы успеть на работу. Она крепко спала, поэтому не слышала, как он ушел. Мариса спустилась вниз и закинула капсулу в кофеварку, которая забулькала и выдала эспрессо. Сквозь раздвижные двери просачивался свет, а на лужайке перед домом важно расхаживали две сороки и нервно поклевывали траву, словно знали о том, что за ними наблюдают. Она вспомнила о первом посещении дома и незваной гостье.

«Первая – удача, вторая – неудача», – всплыла в уме детская считалка. Мариса убедила саму себя, что это знак. Возможно, она уже беременна и внутри нее восходит семя новой жизни. После побега матери Мариса думала, что никогда не захочет детей. Оставшись с отцом, она чувствовала себя одинокой, сбитой с толку всеми домашними обязанностями. Внутри нее всегда таилась обида на Анну, из-за которой, по ее мнению, все и случилось. Все было хорошо до того момента, пока не появился этот младенец.

Однажды Мариса попыталась поговорить об этом с отцом, но хотя тот был добрый и по-своему любил ее, крушение брака подкосило его, и теперь он просто потерянно слонялся по их старому скрипучему дому.

– Папа, – сказала она как-то вечером, когда он зашел к дочери, чтобы поцеловать на ночь. На нем были грязный халат с цветной веревкой вместо пояса и красные вязаные носки, которые мать каждое Рождество использовала для украшения кровати Марисы.

– Да, доченька?

– Мама ушла из-за Анны?

Отец выглядел ошеломленным, его слезящиеся глаза расширились.

– Какой странный вопрос, – произнес он и присел на самый край ее кровати. – Она всего лишь ребенок. Анна не могла заставить маму что-то сделать. – А потом тихим подавленным голосом добавил: – Никто не мог.

На самом деле Мариса хотела получить ответ на другой вопрос, но боялась произнести его вслух. Она кивнула головой, как это делают все взрослые.

– Я понимаю, папа, – ответила Мариса, хотя вообще ничего не понимала.

Он встал и направился к двери. Как только отец оказался возле дверного проема, Мариса испытала прилив храбрости.

– Но папа, – произнесла она.

Отец остановился, положив руку на дверную ручку.

– Ты… ты… скучаешь по ним?

Она почувствовала комок в горле.

– Да, – ответил отец, но не обернулся. – А ты?

– Я тоже.

Она ждала, что отец вернется и утешит ее, но вместо этого он лишь хмыкнул. Несколько мгновений спустя Мариса услышала, что он чистит зубы и набирает ванну. Вскоре после этого в коридоре погас свет.

Мариса долго не могла заснуть, на лице появились две липкие дорожки слез, и тогда она дала себе обещание никогда не говорить об этом снова. Делала вид, будто все хорошо, старалась расти сильной и независимой, чтобы никто другой никогда не смог причинить ей боль.

Итак, Мариса никогда не хотела быть матерью. Но потом, в какой-то момент, примерно в двадцать пять лет, без каких-либо явных причин, она переменилась и поняла, что рождение ребенка позволит ей отпустить прошлое и сделает жизнь лучше. Это стало ее идеей фикс.

Поэтому она подписалась на каждое дейтинговое приложение, сайт или форум. Мыслила стратегически, решив рассматривать лишь тех кандидатов, которые открыто заявляют о своем серьезном отношении к детям. До Джейка, правда, были сплошные разочарования.

Она пила кофе, сидя на одном из стульев в скандинавском стиле, стоявших за длинным кухонным столом. Их ножки выглядели тонкими и ненадежными, но сами стулья намного удобнее, чем казались на первый взгляд. Допив эспрессо и получив дозу кофеина, она пошла в свою студию. Достала чистый лист акварельной бумаги. Мариса забыла купить бумагу плотностью триста граммов, поэтому каждое утро начиналось с кропотливого труда по подготовке бумаги для предстоящей работы. Она взяла пластиковый поднос, пошла в ванную и набрала в него немного воды, после чего вернулась в студию. Положила деревянную доску на чертежный стол и отрезала ленту определенной длины. Лист бумаги прижала краем пластикового подноса, касаясь запястьями прохладной воды. Растяжка такой бумаги занимала много времени, но Марисе нравился подобный медитативный процесс. На эту задачу требовалось потратить основательное количество времени. Торопиться было нельзя.

Намочив доску губкой, она приподняла один из углов бумаги, позволяя стечь излишкам воды. Потом согнула лист и переместила на доску. Затем увлажнила коричневую ленту и приклеила, аккуратно проведя пальцами, чтобы удалить все пузырьки воздуха, но нельзя давить слишком сильно – от этого пленка растягивается. Когда все было готово, Мариса убрала бумагу в сторону, чтобы за сутки полотно успело высохнуть.

Она вернулась к сцене, над которой уже начала работу: принцесса сидит в высокой башне из серых кирпичей, ее светлые волосы заплетены в длинную косу. Мариса щелкнула кистью в банке с водой, опустила кончик в розовую краску и принялась прорабатывать выражение лица принцессы: рот должен выражать удивление и предвкушение того, что скоро к ней поднимется Моисей и спасет ее. Мариса наградила принцессу голубыми глазами и веснушчатыми щеками. А вот принц проработан чуточку лучше. Ему достались вьющиеся волосы каштанового цвета, пучками торчавшие в разные стороны. На рабочем столе стояла фотография Моисея, и она старательно пыталась сделать принца похожим на его идеализированную версию. В реальной жизни Моисей был пухлым и с неправильным прикусом, который Мариса исправляла в своей работе, тонко улучшая черты внешности ребенка и получая удовольствие от результата.