Сорок правил любви - [36]

— Это ты, Роза пустыни?! — воскликнул Сезам, прижимая ладонь ко рту, словно испуганный ребенок. — Зачем ты так оделась?

— Умеешь хранить секреты?

Сезам кивнул, и от волнения глаза у него стали круглыми.

— Ладно, — прошептала я. — Мы идем в мечеть. Но ты не должен рассказывать об этом хозяйке.

Сезам вздрогнул:

— Нет, нет. Мы идем на базар.

— Правильно, дорогой, потом на базар. Но сначала послушаем великого Руми.

Сезам был напуган, но я заранее знала, что этого не избежать.

— Пожалуйста, это много значит для меня. Если ты согласишься и никому не расскажешь, я куплю тебе большой кусок халвы.

— Халвы, — с удовольствием повторил Сезам, прищелкнув языком, словно одно только это слово наполнило его рот сладостью.

Мы направились к мечети, где Руми должен был произнести свою пятничную проповедь.

Я родилась в маленькой деревушке недалеко от Никеи. Мама всегда говорила: «Ты родилась в правильном месте, но боюсь, под неправильной звездой». Времена были нехорошие. Постоянно бродили какие-то слухи. Сначала — что возвращаются крестоносцы. Все слышали ужасные рассказы об их жестокостях в Константинополе, где они грабили дома, уничтожали иконы, церкви и часовни. Потом заговорили о набегах Сельджуков. А едва утихли слухи об армии Сельджуков, как начались рассказы о зверствах монголов. Менялись имена завоевателей, но страх быть убитой завоевателями не исчезал.

Мои родители были пекарями и добрыми христианами. Самым ранним из моих воспоминаний было воспоминание о запахе свежеиспеченного хлеба. Богатства родители не нажили. Даже ребенком я это понимала. Но бедными они тоже не считались. Я видела, какие взгляды были у бедняков, когда они приходили к нам просить подаяние. Каждый вечер, прежде чем заснуть, я благодарила Бога за то, что не ложусь спать голодной. Я как будто говорила с близким другом. Что ж, в те времена Бог на самом деле был моим другом.

Когда мне исполнилось семь лет, мама вновь забеременела. Сегодня, оглядываясь назад, я подозреваю, что до этого у нее случилось несколько выкидышей, но тогда я ничего такого не понимала. Я была до того невинной, что, когда меня спрашивали, откуда берутся дети, отвечала, что Бог печет их из мягкого сладкого теста.

Наверное, малыш, которого Бог сотворил для моей мамы, оказался слишком большим, потому что довольно быстро ее живот сделался огромным и твердым. Мама едва двигалась. Повитуха сказала, что ее тело налилось водой, однако никто не видел в этом опасности.

Ни маме, ни повитухе даже не пришло в голову, что в животе не один ребенок, а целых три. И все мальчики. Мои братья устроили драку внутри мамы. Один из них задушил другого пуповиной, а тот, словно мстя ему, перекрыл проход и не давал двум другим появиться на свет. Четыре дня мучилась моя мама. Днем и ночью мы слышали ее крики, пока она не затихла.

Повитуха не могла спасти маму, но она сделала все, чтобы спасти моих братьев. Ножницами она разрезала маме живот и вытащила младенцев. Но выжил только один. Таким было рождение моего брата. Отец не смог простить ему смерти мамы и даже не пришел посмотреть на него, когда его крестили.

Мама умерла, а папа превратился в угрюмого, неразговорчивого человека, отчего изменилась и моя жизнь. Отец не справлялся с пекарней. Мы понемногу теряли постоянных покупателей. Боясь стать бедной и просить милостыню, я стала прятать в постели булочки, которые засыхали и становились несъедобными. Но больше всех доставалось моему брату. Меня, по крайней мере, когда-то любили и баловали. А у него и этого не было. Ужасно было видеть, как с ним обращаются, однако в душе я почти радовалась, даже была благодарна, что мишенью своей злобы отец избрал не меня. Жаль, что мне не хватало духа стать на защиту брата. Тогда все сложилось бы иначе, и я не оказалась бы в непотребном доме. Жаль, что ничего нельзя предсказать заранее.

Спустя год отец женился вновь. Единственной переменой в жизни брата стало то, что теперь над ним издевался не только отец, но и его новая жена. Время от времени брат убегал из дома. Постепенно он становился все более грубым, и друзья у него появлялись все более злые. Однажды отец избил его до полусмерти. После этого с братом произошла непоправимая перемена. В его взгляде появился холод, которого прежде не было. Я не сомневалась, что он что-то задумал, но у меня даже в мыслях не было, какой страшный план он лелеет в душе. Возможно, если бы я знала, то могла бы предотвратить трагедию.

Дело было весной. Однажды утром отца и мачеху нашли мертвыми. Они были отравлены крысиным ядом. Как только об этом стало известно, подозрение сразу же пало на брата. Начались расспросы, и он бежал. Больше я его ни разу не видела. У меня не осталось ни одной родной души. Не в силах жить в доме, где я все еще ощущала запах матери, не в силах работать в пекарне, где меня мучили воспоминания, я решила уехать в Константинополь к тетке, старой деве, которая теперь была моей единственной родственницей. Мне едва исполнилось тринадцать лет.

До Константинополя я решила ехать в наемной карете, среди пассажиров которой оказалась самой младшей, да еще путешествующей без сопровождения. Не прошло и нескольких часов, как нас остановила банда грабителей. Они забрали все — баулы, одежду, ботинки, ремни и драгоценности, даже колбасу кучера. Так как мне нечего было им дать, то я молча стояла в сторонке, пребывая в уверенности, что они не причинят мне вреда. Но, когда они уже собирались уезжать, их предводитель вдруг спросил, повернувшись ко мне: