Сорок лет с В. А. Гиляровским - [14]

— А теперь давайте вскроем вот эти двери, выпьем там и закусим. — Схватив оратора под руку, он потащил его к столу при общем хохоте. Там уже потом говорили речи и сыпали всякие шутки и остроты.

В. А. Гиляровский много писал о художниках вообще и о молодых в частности. Поэтому особый юбилей ему устроил кружок художников общества «Среда», собиравшийся много лет на квартире у В. Е. Шмаровина на Большой Молчановке. В. А. Гиляровский был завсегдатаем этого кружка. Там был заведен такой порядок: художники каждую среду отмечали специальным протоколом в рисунках и карикатурах всякое яркое событие, происшедшее за неделю не только в Москве, но и на всем белом свете. Художники признали юбилей Гиляровского значительным общественным событием и посвятили ему вечер и протокол. Владимира Алексеевича нарисовали на большом листе ватмана богатырем, в мохнатой папахе, с огромным пером в руке, несущим функцию казацкого копья. На развилках дорог вместо степного камня красовалась огромная чернильница, высотой до плеча всадника.

На скромных ужинах «Среды» в центре стола ставился бочонок с пивом, стояли прочие напитки и закуски. За столом сказавшему удачный экспромт, речь, шутку или написавшему удачный рисунок, карикатуру подносился кубок «Большого орла», наполненный пивом. Кубок выпивался под музыку и общее пение гимна «Среды», состоящего всего из одной строчки: «Недурно пущено». Пение, помимо музыки, сопровождалось грохотом бубна. На этом ужине выступил и юбиляр. Он прочитал свое шутливое автобиографическое стихотворение:

Покаюсь: грешный человек —

Люблю кипучий, шумный век.

…И все с любовью, все с охотой.

Всем увлекаюсь, нервы рву

И с удовольствием живу.

Порой в элегии печальной

Я юности припомню дальней

И увлеченья и мечты…

И все храню запасы сил…

А я ли жизни не хватил,

Когда дрова в лесу пилил,

Тащил по Волге барки с хлебом,

Спал по ночлежкам, спал под небом,

Бродягой вольным в мире шлялся,

В боях турецких закалялся,

Храня предания отцов…

Все тот же я, в конце концов,

Всегда в заботе и труде

И отдыхаю на «Среде».

Стихотворение было покрыто бурным грохотом бубна, музыкой и дружным пением гимна «Недурно пущено».

Хорошо знавшие Гиляровского не представляли его себе без шуток и острот. Подобно чуткому сейсмографу, отмечающему малейшие колебания почвы, он отзывался экспромтами на всякие случаи жизни.

В. Я. Брюсов метко отметил это в написанном четверостишии:

Тому, кто пел нам полстолетья,

Не пропустив в нем ни штриха,

При беглой встрече рад пропеть я

Хотя бы дважды два стиха.

Всегда бодрый и веселый, Гиляровский не терпел всяких хлюпиков и унывающих. Он говорил: «Мир существует миллионы лет. Сколько за это время было скуливших, потерявших присутствие духа, но никому от этого не было легче!»

У него был свой рецепт долголетия: «Никого и ничего в жизни не бойся и никогда не сердись — проживешь сто лет!»

В обществе он любил вызывать у всех подъем, вносил бодрое и веселое настроение. Экспромты и остроты срывались у него с языка то и дело, всегда меткие и остроумные. В хорошей компании, да еще за стаканом хорошего вина, он исписывал экспромтами скатерти. Сам он и посторонние часто экспромтов его не записывали, и потому, к сожалению, многие из них остались в нетях.

Часто писал он на темы, задаваемые ему. Каких только тем ему не предлагали, чтобы испытать его мастерство или поставить в тупик!

Вот тема: урядник и море — слышит он.

Немного подумав, он пишет и на эту тему:

Синее море, волнуясь, шумит,

У синего моря урядник стоит,

И злоба урядника гложет,

Что шума унять он не может.

Этот экспромт приведен в одной из сказок М. Горького, напечатанной в журнале «Летопись» в 1915 году, и в его романе «Клим Самгин» как принадлежащий перу неизвестного автора.

Приходилось впоследствии записывать экспромты со слов разных лиц, когда-либо встречавшихся с Гиляровским и слышавших их от него самого.

На одной из выставок АХРР в Историческом музее В. А. Гиляровскому понравилась картина, на которой был изображен ребенок, а Владимир Алексеевич очень любил детей. Увидев на выставке автора этой картины, он сказал ему:

Хорош Чулков и Сухотин.

Но мне милей других картин

Волосенки и глазенки

Этой маленькой девчонки.

Доктор, лечивший когда-то писателя, запомнил сказанные ему две строчки:

В рецепте прописал мне ром ты,

Вот гонорар тебе — экспромты.

Составитель хрестоматии «Русские поэты XIX века» литературовед Н. М. Гайденков сообщил нам в 1957 году экспромт, услышанный им в одном московском обществе. Экспромт был сказан при следующих обстоятельствах.

А. И. Куприн, пообедав в клубе, спускался с лестницы к выходу. В это же время в клуб поднимался по лестнице В. А. Гиляровский. Друзья встретились на площадке. А. И. Куприн был очень навеселе.

— Гиляй, на душе кошки скребут… Не по себе, друг… Скажи что-нибудь веселое, острое…

— Ты помнишь стихотворение Блока «Незнакомка»? — спросил Владимир Алексеевич.

A. И. Куприн поднял голову и вопросительно посмотрел на него, как бы вспоминая.

B. А. Гиляровский прочитал отрывок из стихотворения:

…А рядом, у соседних столиков,

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas» кричат…