Сорок лет одиночества - [8]
Через какое-то время после моего приезда наш директор сказал, что я должна сопровождать его в камерный блок при очередном посещении заключенных. Я не подала вида, что испугалась, но накануне всю ночь не сомкнула глаз, хотя не раз прыгала с парашютом и вроде бы не из робких…
На следующий день рано утром мы с директором поехали в Шпандау. Трудно передать чувство, с которым я впервые входила в камерный блок. Как на грех директор, проявляя вежливость, везде пропускал меня вперед. Навстречу вышел надзиратель и, улыбаясь во весь свой огромный рот и гремя связкой ключей, начал открывать двери камер. Первым я увидела именно Гесса. Он стоял навытяжку в темно-коричневом вельветовом костюме. На коленях и на спине – цифра 7. Я знала, что должна обращаться к заключенным, называя их только по номерам, присвоенным в 1947 году, когда их доставили в тюрьму. На меня с любопытством смотрел высокий худощавый старик. Редкие черные с сединой волосы аккуратно зачесаны назад. Худое вытянутое лицо и большие торчащие уши. Густые черные брови, из-под которых тускло мерцали маленькие глазки.
Директор спросил его, все ли в порядке, есть ли жалобы и просьбы. Я перевела на немецкий. № 7 резко и коротко ответил: “Нет!” Мы перешли к другой камере. Надзиратель, предварительно посмотрев в глазок, открыл железную дверь. Заключенный № 5, Шпеер, казалось, уже нас ждал. Подобострастно улыбаясь, он стоял у входа. Бывший щеголь сейчас выглядел жалким постаревшим мужчиной в истоптанных ботинках (раньше заключенные ходили в деревянных башмаках). Будучи у власти, именно Шпеер предложил эту “модельную” обувь для заключенных нацистских трудовых лагерей. А когда по иронии судьбы ему самому пришлось их носить, сетовал, что не вложил в них кусочки кожи. Шпеер – единственный из заключенных, кто работает в тюремном саду под солнцем без рубашки. Несмотря ни на что, у него хороший аппетит, он съедает все, что дают. Дома его ждут преданная жена и шестеро детей. И наконец, третья камера – заключенный № 1 Бальдур фон Ширах. Высокий, светловолосый, явно строит из себя великосветского льва. Вежливо улыбается, терпеливо ждет вопросов. Считает себя поэтом, знатоком музыки, словом, человеком искусства. Действительно многие молодежные песни фашистской Германии написаны на его слова, именно поэтому их нельзя отнести к искусству вообще. В письмах из тюрьмы (как цензор я обязана была их читать) он называл себя сумасшедшим, ввязавшимся в политику. Считал, что он рожден для творчества. В тюрьме бережет свое здоровье, старается много ходить, не отказывается ни от какой работы. Но его руки мне показались большими и грубыми. Видимо, от стирки белья, которой они постоянно занимались со Шпеером, пока тюрьма не приобрела американскую стиральную машину самой последней модели… Гесс никогда не стирал – он считал это ниже своего достоинства.
Из впечатлений от первых месяцев работы в Шпандау сохранился еще один эпизод: мои поиски следов пребывания здесь в заключении известного советского татарского поэта Мусы Джалиля. Позже мы узнали, что прошла ошибочная информация: Муса Джалиль был узником другой берлинской тюрьмы – Моабит. А тогда вместе со старшим английским надзирателем Чисомом – мрачным, неулыбчивым человеком, большую часть жизни проработавшим надзирателем в тюрьмах Китая – мы облазили буквально всю пустующую часть тюрьмы. В поисках камеры № 54 мы зашли в одну подвальную камеру. Холод, цементный пол, обшарпанные стены. На одной из стен можно было разобрать надпись “Кузнецов”. То и дело встречались надписи, сделанные узниками тюрьмы на русском, украинском, польском, сербском, болгарском, французском и немецком языках. Так в камере № 42 на втором этаже я прочла: “Хай живе Украина, Левицкий Николай, 1923 г. р., Молотовская обл., дер. Ошья. Сижу с сентября 1944 г. Писал 31.3.45 г. Завтра Пасха, а мы голодны, как волки. 23 апреля в связи с наступлением русских всех заключенных из этой тюрьмы вывезли в неизвестном направлении. Привет русским красноармейцам от политзаключенных”. На другой стене этой же камеры Левицкий Николай снова пишет: “Сижу с 17.9.44 г. без суда. 200 г хлеба и 1 л супа-воды, без курева. Пасха 1945 года ничем не отличалась от простых дней”. Рядом с этой надписью – изображение советского танка, самолета с пятиконечными звездами на крыльях. Кроме этого, можно было прочесть по-русски: “Касимов Базаргали, 1889 г. р., Семипалатинская обл., Аягусский р-н, колхоз “Дружная семья”. Сижу 7 месяцев. Сейчас получил на сутки 200 г хлеба, 10 г маргарина, 1 л супа-воды и 1 л кофе. Писал 3.04.45 г. Курить совсем не курим”. А вот еще надпись в камере-карцере в подвале: “Тут був Сипало Михаил Явтухович, Харьковская обл., Сахновщенский р-н, с. Осиповка”. Камера № 43. Рисунки советского, американского, английского и французского знамен. Надпись на немецком языке: “Братья, объединяйтесь! Свобода – самое прекрасное в мире”. Камера № 204. На французском языке: “Они вырвали у меня ногти, свиньи”. Камера № 242. “Здесь сидел Яша. 1945 г.”. На немецком языке: “Хайль Сталин”. На сербском языке: “Да здравствует Россия! Югослав Дужаре Раде”.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.