Сорок лет одиночества - [38]

Мне была понятна неподдельная радость Спирса. Ведь получить в американской армии такое высокое звание на этой должности не просто. По штатному расписанию должность советского директора была “подполковник”, поэтому американцы считали, что их представитель должен быть также на этом уровне. Это уже политика. Может, например, возникнуть непредвиденное заседание, председательствовать на нем будет старший по званию.

Подполковник Спирс вскоре женился на переводчице австралийской миссии и уехал в Штаты. Первое время регулярно присылал нам открытки.

По случаю присвоения звания майор Федушка устраивает коктейль в офицерском клубе. Поедем. Откровенно говоря, я люблю такие офицерские интернациональные встречи, пользуясь случаем, стараюсь их не пропускать. Они разнообразят нашу жизнь в Берлине.

Первого августа нас сменили американцы. А четвертого – мой день рождения! Мне еще рано скрывать свой возраст. Радуюсь, как ребенок. Тем более что в детстве мой день рождения отмечали редко. Родилась я в Киеве, в семье военного летчика. С родителями пришлось покочевать по военным городкам – Энгельс, Оренбург. Потом Москва – отец поступил в Военно-воздушную инженерную академию им. Жуковского. После окончания учебы – Япония. Отца направили туда по линии Министерства внешней торговли под фамилией Николаев. Там я училась в американской школе для детей иностранных дипломатов. Почему-то говорила всем, что зовут меня Лилия. Имя это понравилось и как японцы произносили – Ририя – тоже нравилось. В Японии нас застала война. Помню, как мы с мамой и младшей сестрой уходили на лайнере: на море страшный шторм, порт бомбила американская авиация. Добрались до Владивостока, потом до Томска и там застряли на год. Жили на то, что мама выручала от продажи вещей. От отца не было никаких известий. И вдруг однажды я внезапно увидела его! Гораздо позже я узнала, что тогда в Японии начались провалы нашей резидентуры, и отец вынужден был вернуться в Союз.

Заканчивала учебу в Москве. Среднюю школу окончила с золотой медалью. В школе военруком был бывший летчик, фронтовик. Он сагитировал меня заниматься в парашютной школе. Собиралась поступать в летное училище, но мне отказали: война кончилась, милая девочка, поступай в медицинский. А я в это время еще увлеклась и академической греблей. Главным судьей на одном из соревнований был генерал Биязи – начальник Военного института иностранных языков. И он предложил мне поступить в институт.

Об институте тогда говорили: “Институт блата и связи имени Биязи. Пришел генерал Ратов – стал институт связи и блатов”. В основном учились ребята-фронтовики, девочек было мало. Поступала я на морской факультет, а заканчивать пришлось общевойсковой. Потом работа, в том числе в разведотделе Белорусского военного округа и в системе внешней разведки. В Германию меня откомандировали уже в звании капитана в августе 1957 года.

И вот еще один день моего рождения в Берлине! С утра в отделе мне преподнесли красивый адрес и огромный букет цветов. В тюрьме – мои любимые французские духи “Шанель № 5” и массу мелочей. Среди них “Паркер” с золотым пером и красивая записная книжка. Конечно, красная. Накануне начальник французской миссии Шофен прислал мне чудесные цветные фотографии с последнего приема в отеле “Эглон”. Сегодня рабочий день, и в 10.30 я поехала… в тюрьму.

В Шпандау состоялось очередное заседание директоров под председательством новоиспеченного майора Федушки. На повестке дня один вопрос. Тюремный пастор французский капеллан Хаппель уходит в отпуск до 6 сентября. Он просит разрешить 6 и 13 августа вместо религиозной службы проиграть для заключенных шесть пластинок из его коллекции духовной музыки. В конце августа французская протестантская служба города Баден временно назначит другого пастора, который будет проводить службу в тюрьме до его возвращения из отпуска. Очень долго спорили, обсуждая этот вопрос. Окончательное решение отложили до следующего заседания, когда французский директор сообщит фамилию нового пастора. А пока по субботам решили устраивать для заключенных двухчасовой концерт духовной музыки в грамзаписи.

12 августа пройдет инспекция тюрьмы американским генералом. В субботу, как всегда, проводили цензуру. Хартман уехал в отпуск, за него остался американский переводчик Файерстоун. Из длинного письма жены Гесса вырезали упоминание о семье какого-то профессора (следует неразборчиво написанная фамилия). Это прошло нормально. А когда я предложила вырезать цитату из Шиллера (по Уставу в письмах никакие цитаты не разрешаются), Файерстоун удивился. Я ему рассказала, как однажды мы с Хартманом вырезали из письма жены Гесса стихотворение Гете. “А кто это? – спросил Файерстоун. – Я его тоже не знаю”. Затем отдали на уничтожение три посторонних письма (в канцелярии стоит специальная машина – размельчитель бумаги). Одно письмо было, например, из США от 16-летней девочки, которая просила Гесса прислать ей автограф. Просматривая письма заключенных, мы слушали пластинки. Чудесная музыка! В комнате тишина. Высокая техника исполнения, безукоризненная запись, чистое воспроизведение. Я очень люблю такие дни! Прослушали две великолепные записи симфоний Бетховена. Больше всего я люблю его Пятый концерт. Затем на четырех дисках оперу Моцарта “Дон Джовани”. Во время разговора в баре я заметила: “Не слишком ли это для заключенных – вместо прослушивания духовной музыки наслаждаться oneрой?” Наш директор тут же перед обедом поделился этим с американским директором. Последний, сразу поняв, что это исходит от меня, вдруг заявил: “А мы тоже нарушаем Устав. Маргарита хоть и офицер, но женщина и работает в тюрьме. С заключенными же по Уставу должны работать только лица мужского пола. Я сам, конечно, не против нее, но все же это нарушение”. Пришлось ему в который раз напомнить, что в Уставе речь идет только об обслуживающем персонале и надзирателях, но нет ни слова о переводчиках и цензорах. Майор Федушка пропустил это, что называется, мимо ушей и, возвращаясь к грампластинкам, заявил, что поставит этот вопрос на повестку дня очередного заседания. В четверг 11 августа заседание начали с дискуссии о том, какая разница между симфониями, концертами и оперой. Спорили до самого обеда. Решили возобновить разговор во второй половине дня, но исполняющий обязанности французского директора сказал, что он будет занят и не сможет принять участие в дальнейшем обсуждении. Поддержку мы получили от английского директора, человека весьма религиозного.