Сорок лет одиночества - [37]

Врачи, наблюдавшие заключенных, единодушно утверждают, что пациенты, изолированные от внешних раздражителей, будут жить по сто лет, не меньше. В наш месяц строго выдерживаются тюремный режим и рацион питания. Продукты проще, как и положено в тюрьме, никаких деликатесов и гурманских поблажек. Поэтому для заключенных наш месяц становится по сравнению с тремя предыдущими разгрузочным. Кстати, сама жизнь подтвердила правильность наблюдения врачей. Если Ширах и Шпеер, отбыв свой срок наказания и освободившись из тюрьмы, вскоре ушли из жизни в расцвете сил, то Гесс в заключении дожил до 93 лет и умер не своей смертью.

Совсем скоро перед сменой караула мы передадим ключи американскому врачу и облегченно вздохнем: пусть Гесса лечат другие. Кстати, чувство облегчения в конце своего месяца испытываем не только мы, но и наши коллеги. Трудно забыть, что перед тобой нацистские преступники, в той или иной степени виновные в гибели миллионов людей.

У американцев новый врач, подполковник Джинглас, но он на этот раз почему-то не приехал в тюрьму. Летом в жару никому не хочется работать. Французский переводчик опоздал на заседание, примчался к обеду. На заседании мне пришлось переводить не только для своего, но и для французского врача, за что получила от галантного француза “миллион благодарностей”. У директора или врача каждой стороны – свой переводчик. Но среди нас существуют негласная солидарность и взаимовыручка: если кто-то в отпуске или отсутствует по другим причинам, его без ропота заменяет коллега. Не было ни одного случая, чтобы переводчика пригласили со стороны.

Поскольку было очень много гостей к обеду, мы решили устроить коктейль. Это проще, быстрее. Английский врач сильно захмелел, но уходить из бара не хотел ни за какие коврижки и просил то и дело подлить ему водки. Видимо, русская водка очень понравилась, он увлекся и немного не рассчитал. А в трезвом состоянии это очень скромный, даже застенчивый человек… После заседания служащий канцелярии Леонов передал мне кипу цветных фотографий с последнего приема у французов. Сохраню для потомков.

28 июля. Состоялось последнее в нашем месяце заседание директоров. На повестке дня два вопроса. Во-первых, просьба Шпеера о перенесении августовского свидания на сентябрь в связи с тем, что жена с детьми отдыхают. Просьбу удовлетворили: шестого сентября в 11 часов свидание с женой, седьмого – с сыном Эрнстом (дети подросли и пошли в школу, и Шпееры решили, что теперь им можно посещать отца). Затем была рассмотрена просьба тюремного пастора о проигрывании пластинок из его коллекции во время церковной службы в субботу. После этого в порядке информации старший французский надзиратель Ферри, исполняющий обязанности находящегося в отпуске директора, сообщил, что истопник тюрьмы Кадич скосил всю траву вокруг тюремной стены и за электрозабором. Раньше это делал местный немец, который забирал себе скошенную траву, но сейчас он переехал в другой район. Вначале хотели связаться с Сенатом, чтобы они организовали вывоз травы, но неожиданная “помощь” пришла от английского директора, который обещал забрать сено для лошадей английского полка, расквартированного рядом с тюрьмой. Что касается повседневной одежды заключенных, которая уже требовала починки, то решили, что ее соберет надзиратель и передаст в канцелярию секретарям. Секретари отвезут ее в женскую тюрьму, где за умеренную плату она будет приведена в порядок. Новую решили не покупать.

На заседании был также рассмотрен еще один очень “важный” вопрос. Гесс написал заявление, в котором просил директоров приобрести для тюрьмы пылесос. Он в саду развешивает одеяло и выбивает из него пыль. Но, как пишет он, вылетая, пыль тут же возвращается обратно. Получается бесполезный труд. В связи с этим я вспомнила, как однажды в субботу мы с Хартманом неожиданно вошли в камерный блок, чтобы вручить письма заключенным. Гесс в это время подметал пол. Думая, что его никто не видит, он снова разбросал по углам собранный мусор. А вот ремонт тюремной кухни и церковной камеры – это более важные вопросы. Кухню будут ремонтировать рабочие, выделенные Сенатом (эксперт уже определил объем и стоимость работ), церковь – силами обслуживающего персонала.

В конце заседания американский директор Федушка по традиции от имени своих коллег поблагодарил советского директора за хорошо проведенный месяц. И как бы между прочим заметил, что вчера надзиратель у тюремных ворот пропустил американского подполковника-врача в тюрьму без пропуска. Федушка просил обратить внимание коллег на этот случай, хотя он и не снимает вину с себя: секретарь слишком поздно предупредила его, что назначен другой врач, и он не успел своевременно выписать ему пропуск. Советский директор обещал разобраться с этим, тем более что надзиратель у ворот был наш. “Это неважно, чей. Просто это непорядок”, – ворчливо, но добродушно добавил Федушка. У него последние дни прекрасное настроение по случаю присвоения очередного воинского звания майор, так как ждал это звание он очень долго. Почему-то американские офицеры, работающие в тюрьме, сплошь и рядом уже в возрасте, а звания у них небольшие. Может, потому, что эта служба не связана с боевой подготовкой? Между прочим, его предшественник Спирс, получив звание подполковника, на радостях бросил фуражку на пол и вошел в бар на руках. Когда он спешил в тюрьму, чтобы сообщить об этом всем нам, по дороге его облаяла собака. “Извиним ее, она ведь не знала, что я стал подполковником”, – подмигивая, радостно добавил он.