Сорок дней спустя - [73]

Александр вспомнил, что после встречи с Провалом он шел, не видя ничего перед собой, пока не оказался у подножия невысоких гор, цепь которых протянулась километров на пять вдоль всего центра города. Кое-где горы подходили к жилым домам вплотную. Он даже не знал, есть ли у них название. Не Гималаи, но деталь рельефа заметная — самая рослая была метров четыреста высотой, из его дома гряда была видна в любую погоду. Лет до двадцати он думал, что это терриконики, сложенные из вычерпанной из земли породы. И летом 2017-го, когда его заявление на перевод в НГУ уже лежало на столе у ректора, какая-то сила заставила его подняться на ближайшую гору. Склоны, густо поросшие кустарником, были отвесными, но наверх вели несколько козьих троп. Такой увалень, как Александр, мог споткнуться о корягу и по пути вниз пересчитать ребра. Повезло. Правда, во время подъема он здорово сбил дыхалку. Вершина оказалась пятачком два на два, если не считать оставленной геодезистами мачты и нескольких пивных банок. Там он и сидел добрых полчаса, хотя высота была недостаточной, чтоб город показался красивым. Романтик хренов.

И вот теперь Данилов решил, что горы послужат ему хорошим ориентиром и позволят обогнуть пропасть на безопасном расстоянии. Даже далекий от геологии человек мог сообразить, что под их скальным основанием нет пустот. Так он брел от одной вершины к другой, работая лыжными палками и стараясь не думать о показаниях счетчика, который пикал где-то в рюкзаке.

Он случайно наткнулся на эту развалюшку — последний дом на неизвестной улочке, зажатой между двумя склонами. Фундаменты остальных он сумел различить только с фонарем. Эта хибара была единственным сохранившимся строением в городе. По крайней мере, других он не видел.

Избушка больше напоминала дачный домик, чем постоянное жилье. Бревенчатый сруб, крытая рубероидом крыша, рядом занесенный снегом огород меньше шести соток и крохотный сарай. Бревна почернели, но, как подумалось Саше, не от времени, а от валившего с неба пепла.

Он был удивлен: ему всегда казалось, что по эту сторону гор никто не жил. Но удивляться не было времени. Чтоб не умереть, надо согреться. В доме имелась печь, все щели законопачены, а окна забиты досками. И все же избушка выглядела так, будто никто здесь давно не появлялся.

Тогда дом спас ему жизнь. Но теперь это место уже не казалось Саше безопасным. Наоборот, он явственно ощутил чье-то присутствие. Ощутил еще до того, как услышал тихое поскрипывание.

Снаружи, как и вечером, неистовствовал буран; но сон Александра нарушил не привычный вой ветра, который не могли полностью заглушить заколоченные и законопаченные окна. То, что вырвало его из забытья, не сохранилось в памяти; сигнал был принят подсознанием, которое скомандовало: «Тревога!» — и привело его в чувство. Человек привык доверять этому внутреннему голосу, который десятки раз спасал ему жизнь.

Вот и теперь голос беззвучно нашептывал ему: «В доме кто-то есть».

Он появился из-под земли, как и положено беспокойному духу.

Сначала оторопевший Александр увидел, как над полом приподнялись несколько досок. В ореоле бледного света показалась рука.

В прошлый раз духи выходили из стены. Неужели опять?.. Правда, они не носят рукавиц. Не нужно им это.

Со стуком упала крышка люка, сделанная заподлицо с полом, и Саша понял, что это не призрак. Существо, поднимавшееся из подпола, было материально. И вряд ли призрак станет мурлыкать под нос песню Высоцкого про черное надежное золото.

— Испугался? — прозвучал чуть надтреснутый бас. — Да не боись, не бредишь ты. Разве что мы вместе бредим.

— Ты кто? — Данилов струхнул, когда заметил, что ружье исчезло.

— Живу я здесь, — развел руками человек, легко взобравшись по лестнице. — А ты, стало быть, гость… незваный.

Одет незнакомец был легко по нынешним временам — фуфайка, ватные штаны и резиновые сапоги. Вдобавок с почти непокрытой головой — к несерьезной вязаной шапке крепился слабенький налобный фонарь. Видимо, хозяину света хватало. Он был высок — под два метра, костляв, жилист, но не тощ. С резкими чертами лица, будто рубленными топором. Из-за окладистой бороды — сам Саша никак не мог обзавестись таковой, хоть забыл о бритве месяц назад, — да из-за хорошо поставленного голоса парень сначала принял его за священника. Борода была с проседью, лицо незнакомца рассекали глубокие морщины, но, сколько ему лет, сказать было трудно. Наверно, это роднит всех уцелевших. Александр и сам чувствовал, что проживает год за каждый месяц, и это отражается на его внешности. Как бы то ни было, держался незнакомец прямо, говорил бодро. Но когда он снял шапку, чтобы вытереть пот со лба, Александр увидел, что волосы у него седые, как конь бледный.

— Напрасно боишься, — произнес тот, видя, что Данилов подался назад и начал озираться. — Я не людоед и не содомит, слава богу. Ружье не ищи, убрал от греха. Да и разряжено оно у тебя. А вставать тебе пока не надо.

— Так понимаю, я должен «спасибо» сказать? — с трудом выговорил Саша. Только теперь, попытавшись подняться, он почувствовал, насколько расклеился.

— Не за что, — отмахнулся человек. — Ты сам оклемался. Вылезаю вчера, гляжу — труп. Странный, думаю: растопил печку, хату прогрел, даже постель постелил, а потом лег и помер. Но гляжу, обознался слегка. Шевелится. Потрогал башку — холодный как ледышка; был бы на улице, снег бы на морде не таял. Не знаю, что за дрянь с тобой была. На лучевую вроде не похоже. При ней, наоборот, жар. Что я мог сделать? Я ж не доктор и не шаман. Помолился преподобному Афанасию Афонскому, молитву прочитал «О скором выздоровлении или легкой кончине тяжело болящего» и ждать стал. — Нельзя было понять, шутит хозяин или нет.