Сорок дней, сорок ночей - [16]

— Уже накрыли.

Очень знакомое лицо.

— Слушайте, мы с вами, случайно, не встречались в Геленджике? В полевом госпитале? Галинка?

— Мальчики!.. — восклицает она. — Точно… А где же остальные? Ромка, Николай…

Она торопится. Даю индивидуальные пакеты.

— Как там на вашем фланге? — спрашиваю.

— Танки, гад, пустил… Но морячки ров держат — не отдадут. — И добавляет: — А я танк сама из ПТР подбила… Ага!.. Ну, пока, мальчики!

Она убегает по направлению к маяку.

Самолеты замечает Рыжий.

— Воздух!.. «Юнкерсы»! — рявкает он.

Мигом вылетаем из хатенки и плюхаемся в недорытые щели рядом с навозной кучей.

«Юнкерсы» идут откуда-то из глубины, высоко, прерывисто гудя: «у-у-у». Вначале можно было подумать, что они идут не к нам. Но вот клин, строй, которого они придерживаются, наплывает, близится. Самолеты перестраиваются, образуют круг. Одним глазом, из-под локтя, вижу коричневые обрубленные крылья и хвост с черной свастикой. Вожак ныряет носом. Вой, дикий вой нарастает. Из коричневого брюха вываливаются черные болванки — одна, вторая, третья. Пронзительный вибрирующий свист — я в ужасе закрываю глаза… В голове мелькает: странно, не бомба, а пила… Все громче, все пронзительнее, все острее визжит вокруг. Представляется циркулярная пила с отточенными до блеска зубьями. Эти зубья вот-вот вонзятся в мое беззащитное тело — уже ощущаю холодок стали между лопаток… И я, как собака, начинаю ногтями рыть, рыть землю под собой, чтобы глубже зарыться, отодвинуться от страшных зубьев.

Грохот, ураганный вихрь взрывной волны придавливает меня ко дну щели. Словно под прессом. Забивает дыхание удушливой гарью. Хочу закричать — и не могу. Это длится долго-долго, без времени, как кошмарный сон.

Выводит меня из оцепенения человеческий голос. Говорит что-то Рыжий, привстав, выплевывая песок. В ушах — звон. Тру уши ладонью. Прочищаю пальцем — в уши будто вода попала. Собственный голос металлически отдается в черепе, а чужой кажется далеким.

— Улетели, паразиты, — ругается Рыжий. — Рот раскрывай, когда бомбят, — ушам легче… Дали здорово!

Во дворе, потрескивая, догорает копна сена. В огороде дымится огромная воронка. Поселок затянут мутной пеленой, как туманом. Минометчиков не видно.

Рыть, закапываться глубже — теперь это каждый из нас понимает! Лопатками, совком, ломиком, не теряя ни минуты, остервенело углубляем, расширяем щель. Немцы не оставляют нас в покое. Небольшая передышка, и продолжается артналет. Завыли скрипуче шестиствольные минометы: «иу-иу-иу…».

Снова урчание моторов. «Юнкерсы» кучно сбрасывают большие бомбы и рассыпают, как горох, хлопушки. Земля ходит ходуном. Море отзывается раскатистым эхом. Мы лежим полузасыпанные, оглохшие, не зная — живые, неживые… Все тело занемело — скрючен в три погибели; распирает, жжет в мочевом пузыре, но ни повернуться, ни тем более высунуться из щели нельзя — верная смерть.

Только к вечеру утихает. Приходим в себя, ощупываем руки, ноги — вроде пронесло, уцелели на этот раз. Хатенка тоже держится. Но вот справа, где стояли житняковские минометчики, до неузнаваемости изменился край высотки — был обрыв, а сейчас косо срезанный склон.

— Где же обрыв?

— Завалило, завалило всех, — кричит Рыжий. — Спасать надо.

Там были норы. Хватаем санитарные сумки, носилки и бежим к грудам наваленной глины и черно-дымным воронкам.

Минометчики уже откапывают своих. Житняк, весь поцарапанный, орудует лопатой. Матерится.

— Четырех завалило… Туды его растуды.

Слышны глухие стоны из-под земли. Наши ребята помогают откапывать. Вытаскивают двоих. У одного переломлена рука и сдавлена грудная клетка — отплевывается кровью. Второй ранен в голову. Рана кровоточит. Санитары и Рыжий переносят их в хатенку. Минометчики копают дальше. Докопаются ли? Десятки тонн глины обрушились в этом месте.

— Там Гриб и Канин — наводчики классные, — сокрушается Житняк. Закуривает.

— Десять раз в центре фриц в атаку ходил… Нижнегорцы выдержали… И моряки на уровне… Конечно, если б не дальнобойная с Тамани и наши «ишаки» не поддержали бы — хрен его знает, чем бы вся эта петрушка кончилась.

Вот тебе на! А я в этом кромешном урагане не уловил грома наших дальнобойных. «Илов» — «ишаков» видел только два. В самый разгар боя они низко-низко пролетели над морем и скрылись за сопками. Житняк говорит, что их было штук десять и прилетали дважды.

Иду на медпункт. Плотникова и Давиденкова посылаю просмотреть высотку, следующую за житняковской, — там тоже могут быть раненые. У хатенки встречаю Савелия — наконец-то явился. Я уже, признаться, подумал, не случилось ли что с ним. Савелий притащил бикс и автомат.

— На берегу нашел.

Заставляю отнести бикс в медсанбат, он им больше нужен.

Возвращается.

— Страсть, что делается! Раненых душ двести скопилось.

Конечно, теперь всех раненых, которые попадут к нам, придется оставлять на месте. Санитары их подносят и подносят…

К ночи к нам забрел паренек из отряда морской пехоты, из противотанкового рва. Одежда сборная: брюки галифе, обмотки, а верхнее — тельняшка, бушлат. Ранен в бедро.

— Демон, — называет себя. Оказывается, кличка, а настоящая фамилия Демонов. — Когда высаживались, наш катер подорвался, начал тонуть, все с себя скинул…