Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др. - [36]

«Поклонюсь ему еще, пусть растолкует хорошенько… Однако что за чорт! Ведь сегодня голодная кутя, а он ест вареники, вареники скоромные. Что я, в самом деле, за дурак: стою тут и греха набираюсь! Назад!..» и набожный кузнец опрометью выбежал из хаты. [Далее начато: Тут]

Однако ж чорт, сидевший в мешке и заране уже радовавшийся, [Далее начато: что куз<нец>] не мог вытерпеть, чтобы [Далее начато: из] ушла из рук его такая добыча. Как только кузнец опустил мешок, он выскочил из него и сел по обыкновению своему верхом ему на шею.

Кузнец испугался и уже хотел перекреститься, но [как] чорт, нагнувши свою собачью морду [Вместо «нагнувши ~ свою собачью морду»: а. нагнувшись на ухо начал б. склонивши в. нагнувши свою собачью морду шептал] «не бойся, это я, твой друг», шептал ему на правое ухо: «всё сделаю [Далее начато: на правое] для товарища и друга. Денег дам, сколько хочешь», пискнул ему в левое ухо. «Оксана будет сегодня же [завт<ра>] наша», шепнул он, заворотивши морду снова на правое ухо. Кузнец минуту стоял неподвижно как бы размышляя. «Изволь», сказал он наконец: «за такую цену готов быть навеки твоим. Только если будешь мешкать, то не прогневайся…» Чорт всплеснул руками и начал от радости галопировать на шее кузнеца. «Теперь-то попался [Далее начато: ты ко мне] кузнец!» думал он про себя: «теперь-то вымещу я на тебе, голубчик, все твои малеванья <и> небылицы, возводимые на чертей. Что теперь скажут мои товарищи, когда узнают, что самый набожнейший из всего села человек в моих руках». Тут чорт засмеялся от радости, вспомнивши, как будет дразнить в аде всё хвостатое племя, как будет беситься хромой чорт, считавшийся между ними первым хитрецом и остряком [«хитрецом л остряком» не вычеркнуто, возможно, случайно. ] на выдумки.

«Ну, Вакула!» продолжал он, всё так же не слезая с шеи, как бы опасаясь, что<б> он не убежал [Далее начато: когда] «Ты знаешь, что без контракту ничего не делают».

«Я готов», сказал кузнец. «У вас, я слышал, расписываются кровью, постой же, я достану в кармане гвоздь». Тут он заложил назад руку и хвать чорта за хвост.

«Вишь, какой шутник [затейник]», закричал, смеясь, чорт: «ну, полно, довольно уже шалеть».

«Постой, голубчик!» закричал кузнец. «А вот это невкусно тебе покажется?» При сем слове [Далее начато: кузн<ец>] сотворил он правою рукою над собою крест и чорт притих и сделался так смирен, как ягненок. «Постой же», продолжал [говорил] он, стаскивая его [Далее начато: с шеи своей] за хвост на землю: «будешь ты у меня знать подучать на грехи добрых людей и честных христиан». Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил на него верхом и поднял руку для крестного знаменья.

«Помилуй, Вакула!» жалобно простонал чорт: «скажи, всё, что тебе нужно, всё сделаю, отпусти только душу на покаянье: не клади на меня страшного креста…»

«А! вот каким голосом запел, собачье отродье! Теперь я знаю, что мне делать. Вези меня сей же час на себе, слышишь, да несись, как птица…»

«Куда?» произнес горестный чорт.

«В Петембург, прямо к царице». И кузнец обомлел от страха, почувствовав [увидя] себя поднимающимся на воздух.

—

Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца. Уже внутри ее что-то говорило, что она слишком жестоко поступила с ним. «Что, если он в самом деле решится на что-нибудь страшное. Чего доброго, может быть, он с горя вздумает влюбиться в другую и с досады станет называть ее первою красавицею на селе. Но нет, он меня любит. Я так хороша! Он меня ни за что не променяет. Он шалит, прикидывается. Не пройдет минут десять, как он, верно, придет поглядеть на меня. Я, в самом деле, сурова, нужно ему дать, как будто нехотя, поцеловать себя. То-то он обрадуется!» И ветренная красавица уже шутила с своими подругами.

«Постойте», закричала одна из них: «кузнец позабыл [оставил здесь] мешки свои: смотрите, какие страшные мешки. Он не по-нашему наколядовал. Я думаю, сюда по целой четверти барана кидали, а колбасам и хлебам, верно, счету нет. Роскошь! целые праздники можно объедаться».

«Это Кузнецовы мешки?» подхватила Оксана: «утащим же скорее их хоть ко мне в хату и разглядим хорошенько, что он тут наклал! [Вместо „он ~ наклал“: тут наклал кузнец]» Все со смехом одобрили такое предложение.

«Но мы не поднимем их», закричала вся толпа вдруг, силясь сдвинуть мешки.

«Постойте», сказала Оксана: «побежим скорее за санками и отвезем на санках».

И вся толпа побежала за санками [Вместо «И вся толпа ~ санками»: И все девушки быстро разбежались] а через несколько минут возвратилась. Но уже одного мешка не было. «Нечего делать, возьмем один», говорила Оксана: «довольно с нас будет и сего [и этого. Далее начато: Чуб слышал]». Оставшийся мешок был тот самый, в котором сидел Чуб [Вместо «сидел Чуб»: Чуб сидел] верхом на дьяке. Обеим пленникам сильно прискучило сидеть в мешке, несмотря на то, что дьяк проткнул для себя пальцем в мешке порядочную дыру. Если бы еще не было народу, то, может быть, он нашел бы средство и вылезть; но вылезть из мешка при всех, показать себя на смех… это удерживало его, и он решился ждать, слегка только покряхтывая [Далее начато: когда] под невежливыми сапогами Чуба. Чуб сам не менее желал свободы, чувствуя, что под ним лежит что-то такое, на котором [«что ~ на котором» зачеркнуто, но не заменено. ] сидеть было страх неловко. Но как скоро услышал [Вместо «Но ~ услышал»: Но услышав] решение своей дочери, успокоился и не хотел уже вылезть, рассуждая, что к хате [к дому] своей нужно пройти, по крайней мере, шагов с сотню, а может быть и другую [Далее начато: пусть же лучше довезут девчата]; вылезши же, нужно оправиться, застегнуть кожух, да и капелюхи остались у Солохи. Пусть же лучше девчата довезут на санках.