Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - [84]

Это очень страшно, Катя! Жить с близким тебе человеком, который регулярно угрожает тебе покончить с собой, — это невыносимо! Мне жалко Софью Андреевну до бесконечности. Но будем говорить откровенно: вместе с Чертковым они убивали Толстого. Толстой покинул Ясную Поляну не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы не умереть во время очередного припадка.

И наконец, я приведу письмо Татьяны Львовны брату Сергею Львовичу из эмиграции в СССР в начале 30-х годов. Татьяна Львовна была равно любима и отцом, и матерью. И равно любила обоих. Именно с ней были наиболее откровенны и отец, и мать. Она не занимала ни чью сторону в конфликте.

Так что ей можно верить.

А он ее нежно и глубоко любил. И только потому он раньше не ушел. Раздражала она его неистово. И не мудрено. Надо было иметь огромный запас терпения, чтобы выносить ее приставания, ее желание выставить себя, с одной стороны, несчастной жертвой, отдавшей всю жизнь злому, противному мужу, и с другой — моложавой, с высокими стремлениями, милашкой. Но отец видел ее положительные стороны, которые были ему трогательны: ее усилия превозмочь свои дурные стороны, ее старания быть лучше. И она была ему бесконечно жалка. Не люби он ее — давно бы ушел из дома.

Подчеркиваю: это пишет дочь, которая преданно любила и мать, и отца и у которой не было никаких своих интересов в их конфликте. Что вы на это скажете?

Слабость Софьи Андреевны

К.Б./ Что я могу на это сказать? Жаль, безусловно, всех в этой истории. Потому что все трое очень яркие, сильные, упрямые и в то же время внутренне стремящиеся к свету натуры.

При чтении Дневника Софьи Андреевны лично меня часто одолевало раздражение, не скрою этого. Особенно вторая его половина — это очень литературный дневник, театрализованный. Но дело же не только в той Сонечке, которая, по словам ее отца, не сумеет почувствовать счастья, потому что всегда будет во всем искать темную сторону. Дело и в том, что это качество за всю жизнь усугублялось и усиливалось. А усугубление и усиление не происходит изнутри человека само по себе, оно идет от внешних обстоятельств. Одно, другое, третье… и вот уже здоровый орган болезненно увеличен в размере, и это почти всегда непоправимо.

Не только в последние годы, но и гораздо раньше Софья Андреевна имела привычку манипулировать мужем с помощью угроз суицида. Мне тяжело об этом судить, но такая манипуляция стопроцентно работает только в том случае, прошу прощения за тавтологию, если «она работает». Одно дело хотеть умереть и уйти от проблем, другое дело «демонстративно хотеть умереть». Это всегда элемент манипуляции. Но не с той позиции, чтобы боль причинить другому ради боли, а чтобы обратить на себя внимание.

У Софьи Андреевны в Дневнике уже в первые годы их совместной жизни есть слова, что ей хочется «убежать». Она и сбегала в первый год… в парк, на пруд. Суицид — крайняя степень такого побега. Это большой побег, самый дерзкий. Женщина, которая использует угрозу суицидом — как бы поднимает надпись над головой: «ПОКАЖИ МНЕ, КАКУЮ Я ДЛЯ ТЕБЯ ПРЕДСТАВЛЯЮ ЦЕННОСТЬ». Если женщина не умеет видеть свою ценность и ценить саму себя — она требует этого от окружающих. И будет требовать еще больше, с каждым годом. Потому что со временем нарастает мнительность. А причина прежняя — неумение ценить саму себя.

Так что угрозы суицидом, по моему мнению, говорят только одно — либо он давал ей то, что она требовала (показывал ее ценность) после угроз, либо ей не хватало силы воли совершить до конца этот большой побег.

Софья Андреевна в это время ведет себя как строптивая девочка. Как большой ребенок, который не может разобраться в себе, а всё хочется, чтобы мир ее любил и ласкал, и она бы была весела и счастлива. Не умела долго хранить в сердце минуты ласковости и любви с мужем, а они были… описание их в Дневнике порой просто щемящее.

Вчера утром я привязывала ему на живот согревающий компресс, он вдруг пристально посмотрел на меня, заплакал и сказал: «Спасибо, Соня. Ты не думай, что я тебе не благодарен и не люблю тебя…» И голос его оборвался от слез, и я целовала его милые, столь знакомые мне руки, и говорила ему, что мне счастье ходить за ним, что я чувствую всю свою виноватость перед ним, если не довольно дала ему счастья, чтоб он простил меня за то, чего не сумела ему дать, и мы оба, в слезах, обняли друг друга, и это было то, чего давно желала душа моя, — это было серьезное, глубокое признание наших близких отношений всей тридцатидевятилетней жизни вместе…

(С. А. Толстая. Дневник)

Каким бы важным человеком ни был Чертков для Толстого, таинство брака — это тайна. Любовь между мужчиной и женщиной, разделявшими вместе радости и горести долгие годы, внутренне заботившимися друг о друге… мне кажется, невозможно убить или перетянуть на себя.

Что-то в ней есть настолько глубинное… Вот тут я бы сказала, что Чертков проиграл. Есть часть души Толстого, которая никогда ему не могла принадлежать.

Оба хороши

П.Б./ Да, это правда. Ведь и Татьяна Львовна в письме Сергею Львовичу пишет, что он любил ее и жалел. Важно то, что это письмо написано спустя двадцать лет после смерти Толстого и спустя более десяти лет после смерти Софьи Андреевны. То есть это не случайное, а глубоко продуманное годами высказывание.