Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог - [43]

(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)

Я не поленилась и посчитала, сколько обязанностей лежало на Софье Андреевне ежедневно в годы «пика материнства». Вот список, который у меня получился:

1. Заботы о детях. Много детей, о каждом из которых она заботилась. Маленьких — кормила, на горшок сажала, пеленала, ходила за ними, не доверяя это одним нянькам и прислуге, как это обычно делалось в барских семьях. Постарше — следила, чтобы няня хорошо за ними ухаживала. Еще постарше — чтобы они нравственно воспитывались. Лечила всех. За всех — тревога в каждом дне: у кого что болит, кто как себя ведет, кто каким человеком будет в будущем.

2. Учила сама: Закон Божий, грамота, французский, немецкий, музыка и т. д. То есть для каждого надо готовить урок, уделять время на обучение и тратить нервы во время урока. В каком бы состоянии ни была сама.

3. Шила рубашки, стегала одеяла, вышивала узоры. Чинила носки детям и Льву Николаевичу.

4. Ставила спектакли с детьми, заботилась о их досуге.

5. Помогала мужу: переписывала его черновики, потом — занималась вопросами издания, корректурой.

6. Держала контроль над хозяйством: распоряжалась по кухне, следила за тратами, в более поздние годы — брала на себя все дела имения. Выбирала с мужем гувернеров, учителей.

7. Была собеседником мужу — в дневниках есть частые упоминания, как он рассказывает ей сюжеты своих будущих работ, как они разговаривают о тех или иных вещах, которые его занимают.

8. Читала для собственного развития — философские труды, романы современных авторов, чтобы продолжать жить душевно и умственно.

9. Принимала гостей.

10. Заботилась о муже, когда ему нездоровилось — следила за приемом лекарств, вызывала врачей, боролась с его упрямством.

Для иллюстрации того, насколько она была вовлечена в то, что делает, процитирую воспоминание ее дочери Татьяны Львовны. Она описывает подготовку семьи к первому большому выезду в Самарские степи «на кумыс». В Самарской губернии планировали провести всё лето, собирались долго, в то время в семье было уже шесть детей, младшему из которых было около года.

Вечером мама́ натирает аккуратными кружочками на белую тарелку разноцветные акварельные краски и принимается за рисование и раскрашивание картинок для забавы детей в путешествии. Таких книжечек моя мать наготовила на своем веку много десятков для разных детей, своих и чужих, и всегда эти книжки пользовались огромным успехом у детей. И не мудрено! Чего-чего на этих картинках не изображено! Тут и страшные волки, уносящие детей в лес; тут и собирание грибов, и купание в реке; и пожар, на котором дети отличаются, таская ведра с водой; и зайцы, ворующие капусту и морковь; и елка, украшенная пряниками, яблоками и свечами, и многое другое. Мама́ придумывала и рисовала, не стесняясь законами перспективы, правдоподобия… И хотя рисунки были примитивны, зато как богато было содержание!

(Т. Л. Сухотина-Толстая. «Воспоминания»)

Вы себе представляете, Павел, сколько необходимо времени и сколько любви к детям, чтобы самой мастерить такие «книжечки в дорогу», которые сейчас любая мама может купить в супермаркете за три минуты? Конечно, не такие… Когда что-то сделано собственной материнской рукой, это не просто «книжечка», это воплощенная ласка. И Софья Андреевна это понимала. Она всегда была убеждена, что именно любовь и ласка — стержень воспитания. Что, кстати, не совпадало с мнением ее супруга.

Такая самоотдача требует много сил, и не мудрено, что именно на фоне такой бурной жизни в Ясной Поляне и начались первые серьезные конфликты в семье. Вот что пишет Софья Андреевна своей сестре Татьяне Кузминской о своем состоянии в середине 1870-х годов: «Видимся мы мало, а когда видимся, я так уставши и нервы мои так расстроены, что я начинаю с ним ссориться. Ведь он, кстати, не признает во мне ни усталости, ни болезни. Разве когда уже мне совсем плохо».

В 1875 году, перед второй поездкой в Самарские степи, Софью Андреевну, чувствующую себя и физически, и морально уже очень скверно, осмотрел известный московский врач Захарьин. Он нашел ее в расстроенном здоровье, с болями в спине и кровохарканьем.

Захарьин сказал, что мое нездоровье, особенно нервы, так расстроено, что надо лечиться и особенно беречься. Что чахотки пока нет, но может сделаться. Помню, как он с укором сказал Льву Николаевичу:

— Однако, вы не поберегли ее.

(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)

И вот вам вопрос. Почему за 13 лет, получая от Софьи Андреевны все блага полноценной семейной жизни, Лев Николаевич не удосужился посмотреть на нее внимательно и увидеть, как она растрачивает себя в нем и в детях, и дать ей какой-то воздух и покой? Что так важно было для него в этот период, что он проглядел тот момент, когда загнал свою молодую жену, как ездовую лошадь? И чего он ждал от нее, уставшей и измученной, кроме истерик и сцен?

Так нельзя!

П.Б./ Прочитав вашу пламенную речь, в который раз убедился в том, какое могучее воздействие оказывают Дневник и мемуары Софьи Андреевны на современных женщин. Особенно на тех, у которых есть опыт материнства и семейной жизни. Просто сокрушительное воздействие!