Сонет Серебряного века. Том 1 - [33]

О, как отраден весенний привет

Скорбному сердцу и грустному взгляду!

Много принес испытаний и бед

День схороненный... И вот мне в награду —

Месяц... затишье... сирени расцвет...

Влажная ночь разливает прохладу.

Царство природы... Как старец седой,

Тополь серебряный веткою гибкой

Путь заграждает, склонясь над тропой.

Прошлое было печальной ошибкой...

Хочется верить, что с этой весной

Жизнь озарится весенней улыбкой!

Ласточка

Ласточка бьется над кровлей моей,

Звонко щебечет и манит меня

В даль голубую – к простору полей,

К яркому солнцу горячего дня,

К роще зеленой, где в блеске лучей,

Точно струя золотого огня,

Льется в кругу незабудок ручей,

Нежно, как струны гитары, звеня.

Как я любил эту чудную даль!

Но мне покоя и там не найти...

Вот когда детства беспечного жаль!

Все, что я видел на грустном пути,

Мне не забыть, не рассеять печаль...

Ласточка, ласточка, дальше лети!

* * *

Забыв тревоги дня, как счастлив я порою

От города вдали! Безмолвны небеса,

Заря вечерняя бледнеет за горою,

И падает с ветвей жемчужная роса.

Подходит тихо ночь, все ярче надо мною

Далекая звезда, ночных небес краса,

И, в грезы погружен, объятый тишиною,

Я чутко слушаю природы голоса...

Иду. Вокруг цветы. В тени густого сада

Летают весело ночные мотыльки...

Но вот в мое лицо повеяла прохлада,

Раскинулись поля, донесся плеск реки...

О ночь прекрасная! О чудная награда

За долгий день труда, волненья и тоски!

* * *

Я далеко от шума городского,

Вокруг меня лежит глубокий снег;

Но кони быстро мчатся на ночлег,

И я боюсь: тоска вернется снова!

Какая ночь... Нет сумрака ночного...

Ямщик, сдержи коней летучий бег,—

Хотел бы я не видеть целый век

Угрюмых стен покинутого крова!

Прочь от него, от шума и людей!

Люблю простор и тишину полей,

Мерцанье звезд на дальнем небосклоне...

Простив судьбе, не помню грустных дней,

Мечты летят за счастием в погоне,

Я вижу сон... О, тише, тише, кони!

Памяти сестры

(Ек. Лукьяновой)

Ты все надеялась... С болезнью роковой

Была бессильная, тяжелая борьба.

Так осенью цветок глядит в туман с мольбой,

Но светлых нет лучей – напрасная мольба!

Недуг тебя душил безжалостной рукой,

Хваталась ты за грудь и, как дитя, слаба,

Смотрела на меня с мучительной тоской,

Твой взгляд мне говорил: «Что делать...

знать, судьба!»

Я утешал тебя, заплакать сам готов:

«Родная, не грусти... Недалеко весна,

Окрепнет грудь твоя от воздуха лесов,

С весенним ясным днем и будешь ты ясна».

Бодрее ты была от этих жалких слов,

А я со страхом ждал, когда придет весна...

На финском берегу

I

Серое небо и серое море...

Волны угрюмо шумят,

Чайки, белея на сером просторе,

С криком печальным летят.

Старые сосны в тяжелом уборе

В мутные волны глядят,

Точно какое-то скрытое горе

Высказать морю хотят.

Грозно промчалась здесь буря седая,

След ее берег хранит:

Мертвые сосны, в песке утопая,

Мрачно гниют, и стоит

Камнем могильным гранит—

Символ печального, серого края!

Две эпохи

II

Когда погаснет блеск рассвета золотого,

Живительная мысль в бессилии замрет,

Дух человеческий тогда мельчает снова

И гибнет в суете томительных забот.

Тогда животный страх толпу ведет сурово,

Отчаянье, порок в ее сердцах растет,

И с ужасом глухим, полна бессилья злого,

Без цели и пути она во тьме бредет.

Тогда стареет мир, печально измененный,

И горечь он несет толпе порабощенной;

Нет света на земле, нет силы и чудес...

Жизнь веет холодом застывшего движенья,

И смерть стоит в толпе, как страшный призрак тленья,

Как неизбежное возмездие небес!

Валерий Брюсов

На полустанке

Гремя, прошел экспресс. У светлых окон

Мелькнули шарфы, пледы, пижама;

Там – резкий блеск пенсне, там – черный локон,

Там – нежный женский лик, мечта сама!

Лишь дым – за поездом; в снега увлек он

Огни и образы; вкруг – снова тьма...

Блестя в морозной мгле, уже далек он,

А здесь – безлюдье, холод, ночь – нема.

Лишь тень одна стоит на полустанке

Под фонарем; вперен, должно быть, взгляд

Во тьму, но грусть – в безжизненной осанке!

Жить? Для чего? – Встречать товарных ряд,

Читать роман, где действует Агнесса,

Да снова ждать живых огней экспресса!

16 ноября 1917

Наряд весны

За годом год, ряды тысячелетий, —

Нет! неисчетных миллионов лет,

Май, воскрешая луговины эти,

Их убирает в травянистый цвет.

Пытливцы видят на иной планете,

Что шар земной в зеленый блеск одет;

Быть может, в гимне там поет поэт:

«Как жизнь чудесна в изумрудном свете!»

Лишь наш привычный взор, угрюм и туп,

Обходит равнодушно зелень куп

И свежесть нив под возрожденной новью;

Наряд весны, мы свыклись в мире с ним;

И изумруд весенних трав багрим,

Во имя призрака, горячей кровью!

1918

Memento mori [22]

Импровизация в кафе «Десятая муза»

14 мая 1918 г.

Ища забав, быть может, сатана

Является порой у нас в столице:

Одет изысканно, цветок в петлице,

Рубин в булавке, грудь надушена.

И улица шумит пред ним, пьяна;

Трамваи мчатся длинной вереницей...

По ней читает он, как по странице

Открытой книги, что вся жизнь – гнусна.

Но встретится, в толпе шумливо-тесной,

Он с девушкой, наивной и прелестной,

В чьих взорах ярко светится любовь...

И вспыхнет гнев у дьявола во взоре,

И, исчезая из столицы вновь,

Прошепчет он одно: memento mori!

14 мая 1918

Миги

Бывают миги тягостных раздумий,

Когда душа скорбит, утомлена;

И в книжных тайнах, и в житейском шуме