Сонет Серебряного века. Том 1 - [22]

За облаком разлук двоим одна:

Два ока мы единственного взора.

7

Два ока мы единственного взора;

И если свет, нам брезживший, был тьма,

И – слепоты единой два бельма,

И – нищеты единой два позора,

Бредя в лучах, не зрели мы убора

Нетленных слав окрест, – одна тюрьма

Была двоим усталых вежд дрема

Под кущами единого Фавора.

Но ты во храм сияющий вошла,

А я один остался у притвора,

В кромешной тьме... И нет в устах укора,—

Но всё тобой светла моя хвала!

Одних осанн мы два согласных хора,

Мечты одной два трепетных крыла.

8

Мечты одной два трепетных крыла

И два плеча одной склоненной выи,

Мы понесли восторги огневые,

Всю боль земли и всю пронзенность зла.

В одном ярме, упорных два вола,

Мы плуг влекли чрез целины живые,

Доколь в страду и полдни полевые

Единого, щадя, не отпрягла

Хозяина прилежная забота.

Так двум была работой Красота

Единая, как мед двойного сота.

И тению единого креста

Одних молитв слияли два полета

Мы, двух теней скорбящая чета.

9

Мы – двух теней скорбящая чета

Над сном теней Сновидца грезы сонной...

И снится нам: меж спящих благовонный

Мы алавастр несем к ногам Христа.

И спит народ и стража у креста,

И пьян дремой предсмертной пригвожденный.

Но, преклонив к нам облик изможденный:

«В иные взят, – так молвит он, – места,

По Ком тоской болеете вы оба,

И не найдет для новых, горших мук

Умершего земли мятежной злоба.

Воскресшего не сдержит темный круг... »

И вот стоим, не разнимая рук,

Над мрамором божественного гроба.

10

Над мрамором божественного гроба

Стоим склонясь: отверст святой ковчег,

Белеющий, как непорочный снег

Крылами вьюг разрытого сугроба

На высотах, где светов мать – Ниоба

Одела в лед свой каменный ночлег...

Отверст – и пуст. Лишь алых роз побег

Цветет в гробу. Глядим, дивяся, оба:

Ваяньями гробница увита, —

Всю Вакх заткал снаружи гроздьев силой

И стае птиц их отдал светлокрылой.

И знаем: плоть земли – гробница та...

Невеста, нам предстала ты могилой,

Где древняя почиет Красота!

11

Где древняя почиет Красота,

Ты, Дионис, гостей родной чужбины

Скрестил пути и праздновал гостины!

Из трех судеб разлукой отнята

Одна была. Два сорванных листа

Ты, сочетав, умчал в свои быстрины.

Трех прях прельстил и выпрял три судьбины.

Тобой благих явилась правота!

И, как пяте ответствует пята,

Когда один в священном пляшет круге

Иль звезд-сестер вращается чета, —

Исполнилась нецельных полнота!

И стали два святынь единых слуги,

Единых тайн двугласные уста.

12

Единых тайн двугласные уста,

Мы бросили довременное семя

В твои бразды, беременное Время, —

Иакха сев для вечери Христа;

И рдяных роз к подножию

Креста Рассыпали пылающее бремя.

Так в пляске мы на лобной выси темя,

На страшные в венках взошли места.

Безвестная сердца слияла Кана,

Но крестная зияла в розах рана,

И страстный путь нам подвиг был страстной, —

И духом плоть, и плотью дух – до гроба,

Где, сросшись вновь, как с корнем цвет родной,

Себе самим мы Сфинкс единый оба.

13

Себе самим мы Сфинкс единый оба,

Свой делим лик, закон свершая свой,

Как жизнь и смерть. Мой свет и пламень твой

Кромешная не погребла чащоба.

Я был твой свет, ты – пламень мой.

Утроба Сырой земли дохнула: огневой

Росток угас... Я жадною листвой,

Змеясь, горю; ты светишь мной из гроба.

Ты ныне – свет; я твой пожар простер.

Пусть пали в прах зеленые первины

И в пепл истлел страстных дерев костер —

Впервые мы крылаты и едины,

Как огнь-глагол синайского куста;

Мы – две руки единого креста.

14

Мы – две руки единого креста;

На древо мук воздвигнутого Змия

Два древние крыла, два огневые.

Как чешуя текучих риз чиста!..

Как темная скрижаль была проста!

Дар тесных двух колец – ах, не в морские

Пурпурные струи! – огня стихия,

Бог -дух, в твои мы бросили уста!

Да золото заветное расплавит

И сплавит вновь – Любовь, чье царство славит

Дубравы стон и пылкая смола!..

Бог-дух, тебе, земли Креститель рдяный,

Излили сок медвяный, полднем пьяный,

Мы, два грозой зажженные ствола.

Весна 1909

Париж

Е. С. Кругликовой

Fluktuat nec mergitur[17]

Надпись на гербе Париж

1

Обуреваемый Париж! Сколь ты священ,

Тот видит в облаке, чей дух благоговеет

Пред жертвенниками, на коих пламенеет

И плавится Адам в горниле перемен.

То, как иворий, бел, то черен, как эбен, —

Над купиной твоей гигантский призрак реет.

Он числит, борется, святыни, чары деет...

Людовик, Юлиан, Картезий, Сен-Жермен —

О, сколько вечных лиц в одном лице блистает

Мгновенной молнией! – Моле, Паскаль, Бальзак...

И вдруг Химерою всклубится смольный мрак,

И демон мыслящий звездой затменной тает:

Крутится буйственней, чем вавилонский столп,

Безумный легион, как дым, безликих толп.

2

Кто б ни был ты в миру, – пугливый ли отшельник,

Ревнивец тайных дум, спесивый ли чудак,

Алхимик, некромант или иной маньяк;

Пророк осмеянный, непризнанный свирельник, —

Перед прыжком с моста в толпе ль снуешь, бездельник,

Бежишь ли, нелюдим, на царственный чердак, —

Мелькнет невдалеке и даст собрату знак

Такой же, как и ты, Лютеции насельник.

Всечеловеческий Париж! В тебе я сам

Таил свою любовь, таил свои созданья,

Но знал консьерж мой час стыдливого свиданья;

В мансарде взор стремил сосед мой к небесам;

Двойник мой в сумерках капеллы, мне заветной,

Молился пред моей Мадонной неприметной.

2—3 ноября 1915

Памяти Скрябина

1

Осиротела Музыка. И с ней