Сонет Серебряного века. Том 1 - [20]

И зыбкой чешуи изменчивым стеклом

Туч отраженный мрак, и волн отлив павлиний...

А на краю земли, в красе надменных линий,

Восточный стражник – мыс подъемлет свой шелом,

И синие хребты властительным челом

Из влажной бирюзы встают до тучи синей.

Лазурный дух морей, безвестных гость дорог —

Вдали корабль; пред ним – серп лунный, вождь

эфирный...

Уж день переступил предельных скал порог.

Но горном тлеющим, в излучине сапфирной,

В уступах, на чертог нагромоздив чертог,

Все рдеет Генуи амфитеатр порфирный.

1899 (?)

IL Gigante [11]

Средь стогн прославленных, где Беатриче Дант,

Увидев: «Incipit , – воскликнул , – vita nova»[12] , —

Наг, юноша-пастух, готов на жребий зова,

Стоит с пращой, себя почуявший Гигант.

Лев молодой пустынь, где держит твердь Атлант,

Он мерит оком степь и мерит жертву лова...

Таким его извел – из идола чужого —

Сверхчеловечества немой иерофант!

Мышц мужеских узлы, рук тяжесть необорных,

И выя по главе, и крепость ног упорных,

Весь скимна-отрока еще нестройный вид, —

Всё в нем залог: и глаз мечи, что медля, метят,

И мудрость ждущих уст – они судьбам ответят! —

Бог-дух на льва челе... О, верь праще, Давид!

Между 1892 и 1902

«Magnificat» [13] , Боттичелли

Как бледная рука, приемля рок мечей,

И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,

Чертит: «Се аз раба», – и горних велелепий

Не зрит Венчанная, склонив печаль очей, —

Так ты живописал бессмертных боль лучей,

И долу взор стремил, и средь безводной степи

Пленяли сени чар и призрачный ручей

Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи!

И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!

С улыбкой страстною Весна сходила в долы:

Желаний вечность – взор, уста – истомный плен...

Но снились явственней забвенные глаголы,

Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,

И поцелуй небес, и тень Савонаролы...

Между 1892 и 1902

Монастырь в Субиако

За мной – вершин лиловый океан;

И крест, и дверь – в конце тропы нагорной,

Где каменных дубов сомкнутый стан

Над кручей скал листвой поникнул черной.

Как стая змей, корней извив упорный,

Проник утес в отверстья старых ран:

Их сеть тверда, как их оплот опорный;

Их сеть вотще колеблет ураган.

Вхожу. Со стен святые смотрят тени;

Ведут во мглу подземную ступени;

Вот жертвенник: над ним – пещерный свод.

Вот вертоград: нависли скал угрозы;

Их будит гром незримых дольних вод;

А вкруг горят мистические розы.

Между 1892 и 1902

Ностальгия

Подруга, тонут дни! Где ожерелье

Сафирных тех, тех аметистных гор?

Прекрасное немило новоселье.

Гимн отзвучал: зачем увенчан хор?..

О, розы пены в пляске нежных ор!

За пиром муз в пустынной нашей келье —

Близ волн морских вечернее похмелье!

Далеких волн опаловый простор!..

И горних роз воскресшая победа!

И ты, звезда зари! ты, рдяный град —

Парений даль, маяк златого бреда!

О, свет любви, ему же нет преград,

И в лоно жизни зрящая беседа,

Как лунный луч в подводный бледный, сад!

Между 1892 и 1902

Из цикла «Товарищам»

1. Латинский квартал

Е. С. Кругликовой

Кто знает край, где свой – всех стран школяр?

Где молодость стопой стремится спешной,

С огнем в очах, чела мечтой безгрешной

И криком уст, – а уличный фигляр

Толпу зевак собрал игрой потешной?

Где вам венки, поэт, трибун, маляр,

В дыму и визгах дев? Где мрак кромешный

Дант юный числил, мыслил Абеляр?

Где речь вольна и гении косматы?

Где чаще всё, родных степей сарматы,

Проходит сонм ваш, распрей обуян?

Где ткет любовь меж мраморных Диан

На солнце ткань, и Рима казематы

Черны в луне?.. – То – град твой, Юлиан!

1903 или 1904

2. Переводчику

Будь жаворонок нив и пажитей – Вергилий,

Иль альбатрос Бодлер, иль соловей Верлен

Твоей ловитвою, – всё в чужеземный плен

Не заманить тебе птиц вольных без усилий.

Мой милый птицелов, – и, верно, без насилий

Не обойдешься ты, поэт, и без измен,

Хотя б ты другом был всех девяти камен,

И зла ботаником, и пастырем идиллий.

Затем что стих чужой – что скользкий бог Протей:

Не улучить его охватом, ни отвагой.

Ты держишь рыбий хвост, а он текучей влагой

Струится и бежит из немощных сетей.

С Протеем будь Протей, вторь каждой маске – маской!

Милей досужий люд своей забавить сказкой.

1903 или 1904

Gli Spiriti del Viso [14]

Есть духи глаз. С куста не каждый цвет

Они вплетут в венки своих избраний;

И сорванный с их памятию ранней Сплетаются.

И суд их «Да» иль «Нет».

Хоть преломлен в их зрящих чашах свет,

Но чист кристалл эфироносных граней.

Они – глядят: молчанье – их завет.

Но в глубях дали грезят даль пространней.

Они – как горный вкруг души туман.

В их снах правдив явления обман.

И мне вестят их арфы у порога,

Что радостен в росах и солнце луг;

Что звездный свод – созвучье всех разлук;

Что мир – обличье страждущего бога.

1904

Populus-rex [15]

Тот раб, кто говорит: «Я ныне стал свободным».

Вольноотпущенник, владык благодари!..

Нет! в узах были мы заложники-цари;

Но узы скинули усильем всенародным.

Кто не забыл себя в тюрьме багрянородным,

Наследие державств властительно бери, —

И Память Вечную борцам своим твори,

Насильникам отмстив забвеньем благородным.

О Солнце Вольности, о близкое, гори!

И пусть твой белый лик, в годину распри бурной

Взнесясь из орифламм алеющей зари

В глубины тихие соборности лазурной,

Восставит в торжестве родных знамен цвета,

Что скоп убийц украл и топчет слепота.

18 октября 1905