Сонет Серебряного века. Том 1 - [14]

Я вижу блеск луны на вражьих взорах,

Усы колючие и серый воротник.

Вот успокоился. Идет. Сейчас он ляжет.

Но что пред смертью он мне скажет?

* * *

Из чаш блистающих мечтания лия,

Качели томные подруги закачали,

От озарений в тень, из тени в свет снуя,

Колыша синевой и белым блеском стали.

По кручам выше туч проходит колея.

Высокий путь скользит над темнотой печали,

И удивляемся,– зачем же мы дрожали?

И знаю, – в полпути угасну ярко я.

По колее крутой, но верной и безгрешной,

Ушел навеки я от суетности внешней.

Спросить я не хочу: – А эта чаша – чья? —

Я горький аромат медлительно впиваю,

Гирлянды тубероз вкруг чаши обвиваю,

Лиловые черты по яспису вия.

Сонет триолетно-актавный

Нисходит милая прохлада,

В саду не шелохнется лист,

Простор за Волгой нежно-мглист

Нисходит милая прохлада

На задремавший сумрак сада,

Где воздух сладостно-душист.

Нисходит милая прохлада,

В саду не шелохнется лист.

В душе смиряется досада,

И снова облик жизни чист,

И вновь душа беспечно рада,

Как будто соловьиный свист

Звучит в нерукотворном храме,

Победное колебля знамя.

19 июля 1920

* * *

Обнаженный царь страны блаженной,

Кроткий отрок, грозный властелин,

Красотой сияя нерастленной,

Над дремотной скукою равнин,

Над податливостью влажных глин,

Над томленьем тусклой жизни пленной

Он вознесся в славе неизменной,

Несравненный, дивный, он один.

Блещут яхонты, рубины, лалы

В диадеме на его кудрях,

Два огня горят в его очах,

И уста его, как вишни, алы.

У него в руках тяжелый меч

И в устах пленительная речь.

24 июля 1920

Ольга Чюмина

Умирающая художница Памяти М. Башкирцевой

1

Охвачена минутным забытьем,

Покоилась она – белее лилий

И ландышей, что в комнате кругом

Свой аромат чарующий струили...

С ее лица та скорбная черта,

Что говорит о муках затаенных,

Сомнениях и о ночах бессонных,—

Изгладилась, и бледные уста

Раскрылися улыбкою счастливой,

Как будто ей счастливый снился сон,

И светлый ум, тревожный и пытливый,

Сомненьями так часто удручен,—

На все нашел ответ и разрешенье,

И за борьбой пришло успокоенье...

2

Вокруг нее – ее созданий ряд:

Ряды картин, начатые творенья,

Где с полотна на зрителя глядят

Ее идей живые воплощенья.

От мелких драм из жизни бедняков,

Записанных и схваченных с натуры,

Где все живет: и лица и фигуры

И говорит красноречивей слов,

До чудных сцен евангельских преданий

Иль эпопеи Рима роковой

И Греции: весь цикл ее созданий —

Все истиной проникнуто одной.

«Святые жены», «Цезарь», «Навзикая»...

Повсюду – мысль, везде – душа живая.

3

И снится ей: опасность далека

И снова грудь больная дышит смело.

Работать! Жить! Ведь жизнь так коротка,

Так коротка, а в ней так много дела!

Ужели же не суждено облечь

Ей в образы задуманное ею?

Ужель оно погибнет вместе с нею?

И ей восторг не суждено зажечь

В сердцах людей, чтоб, глядя на творенья

Художницы, мог каждый оценить,

Постигнуть мог душою их значенье

И вместе с ней и мыслить, и любить?..

Как? Умереть? Когда желаешь страстно

Творить и жить, и жизнь сама прекрасна!

4

Со стоном вдруг очнулася она!

Как тяжело! Как ноет грудь больная!

Сомненья нет: она осуждена

И близится минута роковая...

Так все любить: природу и людей,

Искусство, жизнь, и тишину, и грозы,

И смех, и грусть, и радости, и слезы,

Сиянье дня, безмолвие ночей —

И – умереть!.. Кто плачет? Кто, рыдая,

Склонился к ней? Не надо! До конца

Она, ни в чем себе не изменяя,

Увидит смерть с решимостью борца,

И не «рабом лукавым и ленивым»

Перед судом предстанет справедливым...

1889

Сонет

Певцы прекрасного, туман сомнений мрачных

Для вас не затемнил кастальских вод хрусталь.

В струях поэзии холодных и прозрачных

Не скрыли вы заветную печаль.

Для вас крушений нет и нет огней маячных,

Утесы грозные пугают вас едва ль,

И вы с доверчивой улыбкой новобрачных

Глядите пред собой в заманчивую даль.

Картину знаю я: тюремный двор сырой...

Он кажется еще мрачней и неприютней

В холодном сумраке; вечернею порой

Присел в углу его певец беспечный с лютней,

И там, где мрак и смерть и камень, и чугун,

Он сыплет золото своих певучих струн.

Из крымских набросков

2.Notturno

Ночною тьмой оделись дали,

И капли редкие дождя,

Сухую почву бороздя,

Почти бесшумно упадали,

И Одалар с Медведь-горой

Как бы закутались чадрой.

Царила тишь волшебной сказки;

Лишь теплый ветер, полный ласки,

Разгоряченного лица

Касался нежно и несмело,

А море, море без конца

Во тьме незримое шумело,—

И плеск дождя, и шум валов —

Звучали песнею без слов.

Вячеслав Иванов

Золотые завесы

Di pensier in pensier,

di monte in monte

Mi guida Amor...

Petrarca[6]

I

Лучами стрел Эрот меня пронзил,

Влача на казнь, как связня Севастьяна;

И расточа горючий сноп колчана,

С другим снопом примчаться угрозил.

Так вечный сон мой жребий отразил

В зеркальности нелживого обмана...

И стал я весь одна живая рана;

И каждый луч мне в сердце водрузил

Росток огня, и корнем врос тягучим,

И я расцвел – золотоцвет мечей —

Одним из солнц; и багрецом текучим

К ногам стекла волна моих ключей...

Ты погребла в пурпурном море тело,

И роза дня в струистой урне тлела.

II

Сон развернул огнеязычный свиток:

Сплетясь, кружим – из ярых солнц одно —

Я сам и та, чью жизнь с моей давно

Плавильщик душ в единый сплавил слиток.

И мчась, лучим палящих сил избыток;

И дальнее расторг Эрот звено,—

И притяженной было суждено