Сонаты: Записки маркиза де Брадомина - [5]
«Сонаты» внешне непохожи ни на одно из последующих произведений Валье-Инклана, но внутренне они тесно связаны со всем его творчеством.
В предвоенные годы Валье-Инклан создает своеобразные по форме и актуальные по содержанию драматургические произведения, в которых проходит целая вереница гротескных персонажей («Маркиза Розалинда» — 1913 г. и др.). Мировая война и революция в России активизировали не только рабочий класс, но и передовую интеллигенцию Испании. В пьесах, памфлетах и романах этого периода Валье-Инклан отразил рост критических настроений и прямые протесты против абсолютистского произвола, засилья клерикалов, трусости правящих буржуазных партий, паразитизма военщины. Валье-Инклан приходит к пониманию единственно правильного выхода из ужаса испанской действительности — к революции. Наиболее значительными произведениями этого периода являются публицистические новеллы в диалогической форме («эсперпентос») и сатирический роман-памфлет «Тиран Бандерас» (1926), направленный против военно-фашистской диктатуры Примо де Риверы, — яркий образец оппозиционной литературы, представители которой (Бласко Ибаньес, Асорин, Унамуно и др.), правда с неодинаковых позиций, критиковали реакционную политику господствующих классов Испании, а также часть задуманного цикла исторических романов «Арена иберийского цирка» — «Двор чудес» (1927) и «Да здравствует мой властелин!» (1929), рисующие положение классов, партий и групп в Испании накануне революции 1868 г. Валье-Инклан был горячим сторонником и другом Советского Союза, он явился инициатором и участником многих начинаний, предпринятых прогрессивной испанской интеллигенцией, испытавшей на себе благотворное влияние идей русской социалистической революции и деятельности молодой испанской компартии.
Творчество Валье-Инклана относится к числу труднейших объектов изучения. Жанровое и стилистическое разнообразие его произведений столь велико, что к ним трудно применить цельную исследовательскую программу. Может быть, поэтому Валье-Инклан не стал «баловнем» литературоведов, хотя и давал повод для множества самых противоречивых, резких, приблизительных, интуитивистских и невнятных суждений. Цель настоящего предисловия заключалась в том, чтобы помочь читателю разобраться в сложностях творческой личности Валье-Инклана и помочь отрешиться от некоторых предубеждений, которые могли у него возникнуть в связи с чтением зарубежной критической литературы об этом, бесспорно, выдающемся писателе Испании, которая так удивительно богата первоклассными художниками слова.
Для прогрессивной испанской литературы и общественности ими Валье-Инклана было и остается символом неустанных исканий и смелых творческих находок, образцом суровой непримиримости ко всему трафаретному, вялому, пошлому и несправедливому.
Г. Степанов
СОНАТЫ
ЗАПИСКИ МАРКИЗА ДЕ БРАДОМИНА
Рубен Дарио
Книга эта является частью «Приятных записок», которые уже совсем седым начал писать в эмиграции маркиз де Брадомин. Это был удивительный донжуан. Может быть, самый удивительный из всех! Католик, некрасивый и сентиментальный.
ВЕСЕННЯЯ СОНАТА
Начало темнеть, когда наша почтовая карета оставила позади Саларийские ворота и мы поехали по равнине, полной неясных и таинственных звуков. То была классическая итальянская равнина с ее виноградниками и оливковыми рощами, с руинами акведуков и мягкими очертаниями холмов, округлых как женские груди. Карета катилась по старой мощеной дороге. Мулы потрясали своей увесистою упряжью, и, в ответ на веселый прерывистый звон колокольчиков, в цветущих рощах пробуждалось далекое эхо. По краям дороги то и дело попадались старинные могилы; печальные кипарисы укрывали их своей благодатною тенью.
Карета катилась по старой дороге, и глаза мои, уставшие вглядываться во тьму, начали понемногу слипаться. В конце концов я уснул и проснулся лишь на заре, когда очертания луны, совсем уже бледной, таяли в небе. Вскоре, все еще скованный сном и холодом ночи, я услышал пение петухов и журчание ручейка, который, казалось, пробуждался вместе с солнцем. Вдали, на бледном розовеющем небе, вырисовывались черные силуэты зубчатых стен. То был старинный, благородный, благочестивый город Лигурия.
Мы въехали в город через Лаурентинские ворота. Карета катилась медленно, и колокольчики наших мулов пробуждали на пустынных, поросших травою улицах эхо, казавшееся какой-то насмешкой, едва ли не кощунством. Три похожие на тени, сгорбленные старухи ждали у дверей церкви, все еще запертой, хотя в других церквах звонили уже к ранней мессе. Карета выехала на улицу садов, больших домов и монастырей, старинную улицу, вымощенную плитами, гулко разносившими каждый звук. Под темными карнизами крыш порхали воробьи, а в глубине улицы, в нише, догорала лампада. Мулы шагали не спеша, и мне удалось хорошо разглядеть статую мадонны. На коленях у нее был младенец. Он весело вытянул ручонки, чтобы достать ими рыбку, которую мать его держала в руке и показывала ему, словно играя с ним в игру простосердечную и блаженную. Карета остановилась. Мы оказались у ворот Клементинской коллегии.
