Сон в заснеженном саду - [4]

У нас еще могут родиться дети, с каким-то неестественным отвращением подумала Мэгги.

Она вдруг отчетливо осознала, что мертва и ничто уже не может причинить ей боль.

Эрик отложил гитару, и цедил кофе маленькими глотками, и не переставая рассказывал о своих несбыточных планах. Мэгги подала ему коньяк, он выпил его залпом, даже не распробовав. Руки его беспрерывно двигались. Длинные пальцы барабанили по столу, разминали одну сигарету за другой. Это были те же руки, которые не раз тянулись к ее телу.

Он коснулся ее руки, но Мэгги убрала ее. На нее вновь нахлынула тоска. Далекими казались прежние чувства, мечты, надежды. Мэгги вдруг подумала, что никому из мужчин, должно быть, не приходило в голову, что женщины тоже иногда тоскуют по свободе. Никто, вероятно, даже не допускает мысли, что женщина может сказать: «С меня довольно!».

Мэгги не знала, как начать разговор о галерее и деньгах, обо всем том, что тяготило ее так долго и столь же долго нарочно или из-за неусидчивой натуры не замечалось Эриком.

Чашка опустела, на ее дне чернела густая кофейная гуща. Мэгги взяла чашку и заглянула внутрь. Она не раз видела, как ее мать читала эти причудливые узоры-предсказания, но рисунок был нем. Что-то в нем напоминало голову большой собаки, что-то было от крыши дома.

– Мне кажется, я вот-вот совершу какую-нибудь глупость, – вполголоса, как будто самой себе призналась Мэгги.

– Совершишь? Значит, ты еще не сделала этого? Тогда я могу быть спокоен. – Эрик потешался над ее пустыми и надуманными, как ему казалось, тревогами.

Если бы сейчас, после этих слов, Эрика обвинили в равнодушии к жене, он бы сопротивлялся и протестовал, потому что в его понимании брак – это не способ вручить свою жизнь другому человеку. Супруги – партнеры во всем, в домашнем хозяйстве, в воспитании детей, в сексе. Но, по его глубокому убеждению, решить проблему может только тот, кто ее создал. Мэгги, как и ее мать, умела создавать себе проблемы из воздуха. Взять хотя бы эту галерею. Убыточный бизнес. Никому не нужны картины второсортных художников, а знаменитых перехватывали у Мэгги из-под носа более крупные галереи в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Эрик предупреждал ее, но она ничего не хотела слышать, а сейчас не хотел он. В душе он, конечно, прятал настоящую и единственную причину такой позиции: гордость мешала ему признаться в финансовой неспособности потворствовать маленькой прихоти своей жены.

– Не совершила только потому, что не знаю что… – говорила Мэгги. – Я совершенно потерялась. Мир оказался неожиданно зыбким, понимаешь меня?

Эрик закрыл ей рот ладонью и натужно засмеялся:

– Хватит, хватит. Ты сейчас опять заговоришь о своей галерее. Можешь меня ненавидеть, но я рад, что все так вышло. Когда старик передал тебе галерею, ты забыла обо всем, забросила меня и дом. Цель женщины, такой женщины, как ты, Мэгги, состоит в том, чтобы воспитывать своих детей, а не торговать чужими картинами.

Мэгги отшатнулась от него и выронила чашку. Тонкий белый фарфор мягко стукнулся о высокий ворс ковра, остатки кофе окрасили небольшой участок размером с ладонь в бурый цвет.

– Неужели только в этом ты видишь мое истинное предназначение? – пробормотала Мэгги, скрепляя сердце остатками добрых чувств по отношению к этому безучастному человеку.

– Думаю, что да.

Мэгги обозлилась еще больше.

– Кому, как не тебе, знать, что я всегда хотела рисовать, но ради тебя и детей сменила краски на воскресные обеды и походы в детский центр. Галерея отца – это последнее, что еще связывает меня с искусством, с моей мечтой. Роль домохозяйки не может удовлетворить мое беспокойное сердце. Я должна заполнять свою жизнь чем-то, что сделает меня счастливой…

– И чем же ты ее собираешься заполнить теперь, когда твоя галерея обанкротилась?

Мэгги приводила в бешенство его жестокая усмешка. Она была готова дать Эрику пощечину и сказать, что другие тоже имеют право хотя бы на частицу того, чем в избытке обладает он. Но ей достало сил и достоинства смолчать. Мэгги повернулась к нему спиной и стала нервно переставлять книги на полке. Эрик подошел сзади и положил руку ей на талию.

– Ты уже придумала, как спасти свою мечту?

– Придумала, – сказала Мэгги сквозь зубы.

Эрик вскинул руки, призывая в свидетели кого-то свыше.

– Вот оно как!

Он всегда играл неправдоподобно – и сейчас, неправдоподобно играя, изображал разочарование.

– Если уж ты сама все решила, зачем тебе моя помощь и мое мнение? Ты уже достаточно взрослая, чтобы знать, что ты должна или вернее хочешь делать. Мне достаточно того, что я обеспечиваю наших детей.

Мэгги заглянула в глубоко посаженные темно-карие глаза своего мужа, смотревшие на нее без всякого выражения. Затем, вздохнув, она взяла с полки книжку со сказками и пошла в детскую.

Эрик даже не заметил, что уже два часа ночи, и в это время детям положено утопать в сладких сновидениях.

– Поцелуй их за меня, – попросил он уходящую жену и потянулся к пульту телевизора.

Потом настала ночь. Мэгги знала: впереди еще много таких ночей. Эрик казался вполне счастливым, и дети, если бы им не полагалось спать в столь поздний час, не отходили бы от отца. Они были бесконечно рады его возвращению. И только одно звено выпадало из этой цепи – сама Мэгги.