Сон в начале тумана - [72]

Джон ввалился в чоттагин своей яранги и, нащупав меховую занавесь, влез в полог.

Желтый язычок пламени жирника притянул Джона, и он услышал слабый голос жены:

— Это ты, Сон?

— Я, Мау.

— Привез что-нибудь?

— Я не нашел стойбища, — ответил Джон. — Только олений помет… Где дети?

— Здесь, — ответила Пыльмау. — Худые очень… Просят есть все время… Я уже варю старые торбаса. Выскребли дочиста мясную яму. Этим и держимся.

— Кто-нибудь ходит в море?

— Ходят, да толку мало, — ответила Пыльмау. — С того дня, как ты уехал, редко кто-нибудь с добычей приходил. Патронов нет.

Пыльмау палочкой развела огонь в жирнике и поставила над ним котелок.

Из-под вороха шкур выполз Яко и молча уставился на Джона. У мальчика резко выпирали ребра, а между ключицами и шеей виднелись глубокие впадины, словно дыры в смуглой шершавой от голода коже.

Тынэвиринэу-Мери лежала тихо. Она на минуту открыла синие глазенки и снова закрыла их, словно свет жирника был для нее нестерпимо ярок.

— Что с Мери? — встревоженно спросил Джон.

— Голодная, — сокрушенно ответила Пыльмау. — Даю ей грудь сосать, но и в ней ничего нет.

В котелке сварилась зловонная похлебка. Преодолев отвращение, Джон проглотил ее.

— Собак не ели?

— Что ты говоришь! — ответила Пыльмау. — Разве можно есть собак?

— Но все же получше, чем варить лахтачий ремень, выдубленный в человеческой моче, — возразил Джон.

Подкрепившись, Джон решил навестить старого Орво.

Возле яранги собаки с урчанием догрызали ременные крепления нарты. Увидев человека, они отбежали в сторону. Только теперь Джон заметил, что на всех ярангах моржовые покрышки обгрызены до высоты, до которой могли дотянуться собаки.

Орво лежал в темном пологе между двумя женами.

Он выслушал рассказ Джона и с горечью вымолвил:

— Сбылось то, чего я больше всего боялся: Ильмоч откочевал к Границе Лесов… Чуял старик, что мы придем к нему за помощью…

Дышал Орво коротко и прерывисто, в груди у него свистело и клокотало.

— Надо что-то делать, — помолчав, сказал Джон. — Нельзя покорно ждать конца.

— Что же ты можешь предложить? — вяло спросил Орво. — Охотиться уже сил нет. Пока найдешь полынью, темнеет, да и чистой воды почти нет.

— Можно часть собак съесть. Не понимаю: люди умирают с голоду, а кругом бегают животные, которые могут спасти нас. Едят же в иных странах конину, а собачина в некоторых странах на Востоке считается даже изысканным лакомством…

— Может быть, и дойдем до того, что будем есть собак, — устало ответил Орво, — но это уже последнее дело. После собак обычно берутся за покойников. Потом убивают и пожирают слабых… Пока человек не ест собаку, он еще может считать себя человеком…

— А вот я ел собак! — с вызовом заявил Джон. — Выходит, я лерестал быть человеком?

— Не надо так говорить, Сон, — с мольбой в голосе сказал Орво. — Посмотри мои сети. Может, что-нибудь попало?

С утра, с трудом проглотив вонючее ременное варево, Джон отправился на поиски сетей Орво. С месяц не было снегопада, и ранний снеговой покров затвердел, лыжи оказались ненужными. Ровная белая поверхность слепила глаза. Ведь по существу давно уже настали Длинные Дни, предвесенняя пора, а люди ее и не заметили, сидя в остуженных пологах в голодном оцепенении.

Сети старик поставил далеко, и лишь к наступлению поздних сумерек Джон дошел до них. Еще с час пришлось их выдалбливать изо льда. В первой снасти оказались выеденные морскими червями тюленьи кости, а во второй нерпа была почти цела. Обрадованный Джон очистил сети и поставил заново, намереваясь через день вернуться.

С грузом тюленьих костей из первой сети и початой тушей из второй Джон возвратился в Энмын.

Несмотря на слабость, Пыльмау вышла навстречу с неизменным ковшиком, в котором плавала льдинка.

Трудно было разложить добычу на двенадцать равных долей.

— Орво надо положить побольше, — сказал Джон.

— Нет, пусть каждая семья получит поровну, — возразила Пыльмау.

— С какой стати я должен кормить Армоля, который посильнее меня и давно мог посмотреть сети? — раздраженно заметил Джон.

— Не сердись, — понизив голос, сказала Пыльмау, — когда делят еду, нет места гневу. Пусть каждый получит свою долю. Солнце не смотрит, кому дать больше тепла и света, оно для всех одинаково.

— Я не хочу соревноваться в щедрости с солнцем! — сердито заявил Джон. — Прежде всего я хочу накормить своих детей, а потом уже остальных!

Он почти силой взял по куску мяса от каждой доли и бросил в котелок, повешенный над ожившим жирником.

Боясь, что Джон вовсе ничего не даст остальным жителям Энмына, Пыльмау сложила жалкие куски мяса и кости, и отправилась по ярангам.

Оставшись в пологе с детьми, Джон попытался прибавить пламя в жирнике. Он взял черную, сделанную из неизвестного материала палочку и принялся соскребать к краю каменной плошки намоченный в жиру мох. Пламя действительно увеличилось, но увенчалось огромным языком копоти. Джон, стараясь справиться с ним, окончательно потушил жирник. Полог погрузился в темноту. В наступившей тишине Джон вдруг услышал плач Тынэвиринэу-Мери. Нащупав дрожащее хрупкое тельце ребенка, Джон выпростал ее из-под вороха холодных шкур и прижал к себе. Тело малышки обожгло его огнем. Девочка была в забытьи и тихо плакала. Удивительно, откуда может быть столько жара в таком крошечном существе!