Сон в начале тумана - [31]

Некоторое время Токо и Джон тихо разговаривали, всматриваясь в линию горизонта. Стаи пролетали или левее или правее от того места, где расположились Токо и Джон.

— Может, переберемся на другое место? — предложил было Джон.

— Терпи. Утки и к нам прилетят, — спокойно ответил Токо.

Терпение охотников было вознаграждено. Огромная стая летела прямо на Джона и Токо. Шум крыльев нарастал с каждой секундой. Гул был, как у Ниагарского водопада.

Стая летела низко, стелясь над покрытой снежницами лагуной. Темная плотная полоса скорее походила на стремительно несущуюся ураганную тучу, нежели на птичью стаю.

Токо и Джон прижались к холодной гальке.

У берега утки резко взметнулись вверх, но все же они были так низко, что Джон почувствовал ветер, поднятый тысячами крыльев. Взметнулись эплыкытэты. Их было не два, а четыре. Каким-то образом рядом оказался Армоль с братишкой. Три утки, опутанные тонкими бечевками, камнем упали на припай.

Джон бросился к ним, но его опередили Армоль и Токо.

Армоль с язвительной улыбкой подал Джону его эплыкытэт.

— Мимо, — сказал он.

Джон смутился. Почему-то каждый раз, сталкиваясь с Армолем, он чувствовал странное беспокойство и часто ловил себя на том, что разговаривает с парнем подобострастно и даже как-то виновато. И на этот раз Джон тихо сказал:

— Не умею еще.

— Белому человеку трудно дается наше дело, — изрек Армоль, связывая крыльями двух уток.

Вторая стая была намного больше первой. Оказавшись над галечной косой, она затмила солнечный свет. На этот раз повезло и Джону. Его эплыкытэт опутал большого жирного лылекэли.[16]

— Удача пришла к тебе, — сдержанно похвалил Токо.

— Повезло, — произнес Армоль.

Честно говоря, уток было столько, что эплыкытэт можно было бросать с закрытыми глазами.

К тому времени, когда солнце перешло на западную сторону неба, у Токо и Джона уже было около трех десятков уток.

Разгоряченный удачей, Джон обещал Токо:

— Вот как вернусь к себе в Канаду, так сразу же пришлю тебе дробовое ружье. Один раз выстрелишь в такую гущу — и можешь возвращаться с полной нартой!

— Буду ждать, — не очень уверенно ответил Токо. — А теперь пора домой.

Когда нарта выехала на проторенную дорогу, Токо уселся поудобнее и затянул песню. Джону и раньше доводилось слышать чукотское пение, но особого удовольствия от тоскливой и унылой мелодии он не испытывал. Ему казалось, что каждый поет одну и ту же песню. Слов почти не было, и можно было только догадываться о чувствах, переполнявших поющего.

Собакам было тяжело. За солнечный день снег подтаял, стал рыхлым, и полозья скользили плохо. Джон и Токо то и дело соскакивали с нарты и помогали собакам.

Вдали показались Челюстные Китовые Кости, нартовый след стал тверже, и теперь можно было передохнуть на нарте.

— Почему вашу прародительницу называют Белой Женщиной? — спросил Джон, вспомнив, что под этими костями, по преданию, похоронена та, что дала жизнь чукотскому народу.

— Так прозвали, — ответил Токо.

— И почему именно китовые кости над ней?

— Так ведь она рожала не только людей, но и китов, — ответил Токо таким тоном, словно это само собой разумелось.

— Китов? — удивился Джон и хотел было сказать Токо, что это вздор, но вдруг ему на память пришли нелепости Библии, и он лишь попросил: — Ты можешь мне рассказать что-нибудь о ней?

— Это сказание помнит каждый ребенок, — сказал Токо, — да и ты тоже должен знать, потому что, может, и ты тоже китов брат.

— Китов брат? — удивленно переспросил Джон.

— Ну так слушай, — сказал Токо и поудобнее устроился на нарте. — Сказывают старики, что на этом берегу давным-давно, в далекие времена, жила молодая девушка. И такая она была красавица, что даже великое солнце на нее заглядывалось и не уходило с неба, а звезды среди дня загорались, чтобы увидеть ее. Там, где она ступала, вырастали красивые цветы и начинали бить ключи с чистой водой.

Красавица часто приходила на берег моря. Любила она глядеть на морские волны и слушать их шум. Засыпала под шепот ветра с волной, и тогда морские звери собирались у берега взглянуть на нее. Моржи выползали на гальку, тюлени, не смаргивая, смотрели круглыми глазищами на девушку.

Как-то проплывал мимо большой лыгиргэв.[17] Заметил он у берега толпу морских зверей, разобрало его любопытство и подплыл он ближе. Увидал красавицу и так пленился ее красотой, что забыл, куда и зачем плыл.

Когда усталое солнце присело отдохнуть на линию горизонта, кит вернулся к берегу, тронул головой гальку и обернулся стройным юношей. Увидела его красавица и потупилась. А юноша взял девушку и повел в тундру, в мягкие травы, на ковер из цветов. И так повелось — каждый раз, как солнце садилось на линию горизонта, кит приплывал, оборачивался человеком и жил с красавицей как с женой. Пришел срок, и она почувствовала, что скоро ей родить. Тогда человек-кит построил просторную ярангу и поселился вместе с ней и больше не плавал в море.

Появились на свет китята. Отец поселил их в небольшой лагуне. Захотят китята есть — и плывут к берегу, а мать навстречу им выходит. Росли китята быстро, и скоро им стало тесно в маленькой лагуне, и стали они проситься на вольный морской простор. Жалко было матери расставаться с ними, да что поделаешь: киты — морской народ. Уплыли дети в море, а женщина снова забеременела и родила на этот раз не китят, а детей в человеческом обличье. А дети-киты родителей не забывали, часто приплывали к берегу и играли на виду у отца с матерью.