Сон в холодном доме - [8]

«Зеленый свет, весна и ты в лесу…»

Зеленый свет, весна и ты в лесу.

Тиха в руках воздушная прохлада.

Не в первый раз я этот дар несу

Так бережно, как будто навесу

Вся жизнь моя, ушедшая из ада.

Ненужная в законе диких лет,

Я знаю, здесь — ты больше всех законов

О, нежность детская, тебе во след

Стремится все — и тьма, и свет,

И тишина среди распевных звонов.

Пройдите, годы, мимо, стороной, —

Вас много было ни живых, ни мертвых, —

Ведь день взошел сияющей страной,

Он весь всему подобен и иной,

На небесах землею распростертых.

Жизнь

Где нет надежд, любви, призваний,

Где сердце холодно молчит,

Где, в час весны высокий, ранний,

В окно никто не постучит, —

Ее я вижу затаенной,

Униженной, и все ж влюбленной.

С каким неведомым названьем

Из дальних лет она летит,

Каким еще очарованьем

Или слезами — отзвенит, —

Всегда мучительно знакома

От роста ввысь и до излома.

И под какими небесами

Зажжет она свои огни,

Мерцая темными глазами

На догорающие дни,

И не уклонится от взгляда,

Когда измучена и смята.

Но если в ком-нибудь она,

Как бы к самой себе влекома,

Самовлюбленна и одна,

Без родины, людей и дома, —

Она уйдет, и навсегда,

Без памяти и без следа.

Антология «На Западе», 1953

«Сияет свет утра. Сияние беспечно…»

Сияет свет утра. Сияние беспечно

На крыльях бабочки (весенним днем

в глазах людей взволнован он извечно

всепретворяющим каким-то бытием).

Беги, дитя, за райским излучением

Из глаз твоих струящимся, беги,

Не растеряй его высокое значенье,

Улыбкой верности как счастье сбереги.

И я, и ты, — мы оба не случайно

В пожар земли не верим, не хотим;

Ты — радостью, я — радостью печальной,

Быть может, к звездам скоро улетим.

Журнал «Грани» 1959, № 44

«Вот так, вдруг залетев в тупик…»

Вот так, вдруг залетев в тупик,

Вдруг пробуждается душа,

Чтоб видеть, как тоской велик,

Земли перегруженный шаг,

Чтоб видеть, как больна она,

Вся эта звездная земля,

И как устала изумлять —

Извечно в ледяных волнах —

Красиво мертвая луна…

Я не знаю что там — за чертой,

Откуда явился герой;

Говорят — пустота,

Говорят — темнота,

Говорят, что родятся на свет,

Чтоб пред Богом держать ответ;

Но родиться так тоже могла б

Пустая, бездонная мгла.

«Куда-то прочь ушли спокойные туманы…»

Куда-то прочь ушли спокойные туманы.

И утро стало вновь средь росистых полей;

С дарами для земли, с дарами для людей

Текут, плывут лучи — златые караваны.

До корневой, живой и влажной глуби

Припали солнце, свет и жизни час большой

Высокий час утра, с намеренной душой

Как та душа, что рано мною любит.

Что, человек, в тени прижался ты к стене!

Беги, скорей беги с любовною подругой

До поля радости, труда, усталости упругой.

Чтоб счастьем прозвенеть вам в солнечном звене.

Под названием «Утро» включено в сборник стихов «В потоке света» (Париж, 1949).

Приложение. НИКОЛАЙ ОЦУП. Рецензия на книгу В. Мамченко «В ПОТОКЕ СВЕТА» (Париж, 1949)

К стихам В. Мамченко уже давно читатель ответственный перестал относиться как к замысловатому ребусу: их стиль, чем дальше, тем очевиднее, подтверждал, что автор владеет всеми средствами современной поэтической техники, но отказывается сознательно от готовых приемов и, что важнее всего, пытается запечатлеть свое непрерывное усилие изменить что-то в себе и в окружающих.

Конечно, уже много раньше Ницше, философ и поэт умели требовать от себя и от других людей мыслящих и сочиняющих как бы вещественных доказательств подлинности их дела жизни. Но может быть именно от Ницше (и Маркса) естественнее всего вести начало новейшей эпохи в истории культуры, и потому имя его не случайно приходит на память каждый раз, когда воля нового искателя новых идей или звуков возвращает нас к трудной и необходимой проверке истоков нашего века. Ведь и чуть-чуть развращенный поверхностным успехом экзистенциализм лишь договаривает то, над чем отшельники-одиночки работают в уединении, неизбежно трагическом: где-то там, во второй половине прошлого столетия, рухнули окончательно основы одного мира, но еще и в малой степени не удалось его заменить другим, новым. Идеи-чувства, изнемогающие в усилии, наперекор очевидности, даровать нашей переходной эпохе еще не достижимое согласие муз, относятся к едва ли не самому благородному владению человека этих лет.

От Баратынского, если говорить о поэзии русской, идет в ней линия мысли, не боящейся одиночества, непризнания. У одного из замечательнейших современников Пушкина, у автора стихов «Последний поэт» и «Последняя смерть», в лучших созданиях трудного, почти «корявого», поражает всегда (в лирике, не в поэмах) решимость оставаться от всех в стороне и высокая требовательность не только к себе, но и к читателю. Баратынский — поющая мысль.

Всякое утверждение родства между музами поэтов не может быть бесспорным. Но так же, как например Гумилев чем-то напоминает Лермонтова (как бы ни были очевидны различия в качестве или технике их поэзии), так же Мамченко не раз лично меня заставил вспомнить Баратынского и Ницше (удивительного, кстати, не только в философии, но и в чистой лирике и даже, говоря формально, в мастерстве стихотворца).

Подвижническая муза Мамченко не берет себе на венок «тафтяные цветы», мир ее суров, почти аскетичен. Может быть, именно поэтому вступает она в более интимное, более тайное соприкосновение с человеком и внешним миром, чем поэзия внешне отзывчивая, но внутри себя недостаточно напряженная.