Сон, похожий на жизнь - [7]

Да. Завидное наследство.

— С собой здесь!

Я вздрогнул. Он полез за пазуху, вытащил кулек, с грохотом высыпал на пол тусклые бляшки.

— Думал: может, тут сунуть кому придется... Ну, в плане поступления...

Что ж не сунул-то? Приходится мне отдуваться! Хотя вряд ли бы у кого-то подношение это вызвало восторг. Вид у этих сокровищ невзрачный. Способ приготовления — смертельный.

— Вот! — придвинул ко мне одну, самую поганенькую. — Сделаешь все нормально — возьмешь...

...билет на тот свет.

— Спасибо, — мужественно произнес я. — Дальше рассказывай.

Пека, подумав, завернул драгоценности, в том числе и мой будущий гонорар, спрятал.

— Ну, так... Мать виделась с ним. Ну и я, ясное дело, наезжал. «Отличник боевой и политической подготовки»! Батя гордился.

Семейство их, похоже, и в ртути выживет!

— Мамка — парторг! На том самом руднике, где батя трудился. Там не только же заключенные...

— Но и парторги.

— Идейность — это от матери у меня.

Пока не заметил.

— Ну и Кузьмин батю не забывал!

Просто какие-то гиганты, не люди!

— Скорешились они, когда Кузьмин меня мальцом еще из-под завала вытащил. «Кузьмин др-руг!» — батя повторял. Но когда мать хлопотала у Кузьмина за него — запрещал. «Все нор-рмально! Советский Союз!» Эта присказка — «Советский Союз!» — была у него вроде теперешнего «О’кей». А тут вдруг Кузьмин сам к нему: «Хошь прославиться? Всесоюзный рекорд!» А батя и на воле с «Доски почета» не слазил. И тут лучший экскаваторщик!

— Только что был канавщик?! — воскликнул я.

— Так продвинулся! Работал с душой. Ну, чтоб скорее освободиться.

— Так...

— В общем, знал Кузьмин, к кому обратиться. «Так что за рекорд от уголовников?» — батя торгуется. Соображал! Мол, по дешевке не продаемся. «А не будет никаких уголовников. Вольные люди». Все знали: слово Кузьмина — кристалл!

— Нормально, — пробормотал я.

— Что нормального-то? — впился в меня яростным взглядом. Ему не угодишь. — А знаешь, как рекорд делается?!

— Не знаю. Но охотно узнаю.

— Охотно, говоришь?

— Ну — неохотно.

— «Вариант Б»! На взрыв, на обрушение породы — с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять — потом долго ее возвращать. И самому лишне не суетиться. Принять обвал на себя, и только очухаешься — если очухаешься! — грести с-под себя — и на вагонетки.

— Да... Заманчиво.

— Ну, зэки бате говорят: «Пошел на ...! Уродуйся сам!» — «Слушаюсь!» — батя говорит. Остался в экскаваторе. Рвануло! Только пыль осела — все бегут к нему... Он уже руду гребет!

Ну просто титан!.. «Титаны» — вроде подземные богатыри? Однажды сдуру с богами сразились. Примерно как мы с железнодорожной милицией. Чем кончилось — не помню. Но вряд ли чем-то хорошим. Вроде бы после того они «подземными» и стали — а прежде имели право жить на земле.

— Ну и?

— Ну и постепенно наладилось все! С Кузьминым закорешились лепше прежнего! Расконвоировали батю. А Кузьмин — замминистра, в Москве!

«Сейчас бы нам не помешало это знакомство!» — трезво подумал я.

— Не гони картину! — Пека словно мысли мои прочел.

Я бы погнал! Засиделись тут.

— Ну, демобилизовался я...

Долгий, похоже, эпос. Специально, что ли, Пека нас сюда заточил?

— Как раз после дела одного в госпитале в Москве оказался.

Хорошо, что не в могиле.

— Заскочил к Кузьмину: «Что, как?» И он с ходу в горный меня определил! На спецфакультет, куда допуск — ого! Меня! Сына каторжного!

Просто какой-то сгусток счастья образовался тут.

— Спецфакультет — это уран, видимо? — уточнил я.

— Ну! — произнес Пека с гордостью. — И кого? Меня!

Особой давки, думаю, на этот спецфакультет не было.

— После окончания послали нас в Джезказган...

Сага, похоже, суток на пятнадцать!

— Ну? Отлично? — предположил я.

После Пьяной Горы любое место покажется раем.

— Чего отличного? На весь рудник громадный — единственный огонек!

— В каком смысле единственный? А остальные в темноте, что ли?

— Совсем тупой? «Огонек» — журнал я имею в виду!

— А...

— ...на.

«Ну, если “Огонек”, — голова заработала, — единственная проблема его жизни, то она, наверное, преодолима — тем более в кино? Хорошенькая почтальонша, то-се...»

— Кузьмину только вякнул — с ходу перевел!

— Куда перевел-то? В Москву?

— Ты вообще-то соображаешь чуть? Какая ж подписка в Москве? На Пьяную Гору. Там подписка — хоть ж..ой ешь! Ну — уран!

Да. Заботливый начальник!

— Были, конечно, вокруг разговорчики! — Пека посуровел. — То да се, мол — оставайся в Москве. Но Кузьмин с ходу: «С твоим характером тебе лучше всего будет на руднике!»

Наверное, то же самое Николай Первый декабристам говорил.

Я вдруг почувствовал, что тут как-то душно.

Пека уловил мое настроение, вспылил.

— Не нравится, что ль?!

— Нет, хорошо. Но душно!

— А если думаешь, что все у нас дерьмо несусветное, — иди гуляй!

Расщедрился.

— Нет, зачем же? Я остаюсь.

Сделал свой выбор. Это не трудно, когда выбора нет.

— А кто сказал, что будет легко? — повторил Пека свою любимую фразу, от которой я вздрагивал потом не раз. — Не бздо! — Он явно наращивал свою силу, черпая ее из недоступного мне источника. — Когда я в спецвойсках служил — не в такие заварухи попадали. И делали всех!

Вот этого не надо! Мы только что уже «делали всех». Единственное мое достоинство — быстро трезвею.