Сон - [25]

— Я… я купила билеты в театр «Лоберо». На вторник. — Вчера вечером во время обеда она хотела пригласить Говарда, но как-то забыла об этом. — Не хотите составить мне компанию?

— Что, в театр? Драматический? А что идет?

— «Одинокое сердце». Кажется, очень хорошая пьеса.

Джек улыбнулся:

— Почему бы и нет?

Дженни просияла:

— Начало в восемь. Мы должны быть там в половине восьмого.

— Я заеду за вами в семь пятнадцать.

Она отперла дверь и обернулась, чтобы пожелать ему спокойной ночи, но Джек тут же сжал Дженни в объятиях. Твердые мускулы бугрились под ее пальцами. Ее грудь прижималась к его каменной груди, а вновь восставшая плоть Джека упиралась в ее живот. Удары сердца гулко отдавались в ушах Дженни. Где-то глубоко внизу она ощутила влажность.

Дженни тихонько вскрикнула, когда Джек заставил ее выгнуть спину и поцеловал так страстно, что у нее подогнулись колени. Говард всегда целовал ее только в щеку, с трудом вспомнила Дженни, когда Джек наконец отпустил ее.

— Спокойной ночи, Дженни Остин, — хрипло сказал он, — до следующего вторника. — Он подождал, пока Дженни закрыла дверь, и пошел к машине.

Дженни едва держалась на ногах, сердце все еще колотилось в груди. «О Боже милосердный, — подумала Дженни, борясь со струившимся по жилам желанием, — должно быть, я и в самом деле схожу с ума…»

Глава 6

В эту ночь Дженни приснился Бреннен. Сон был эротическим, совсем непохожим на прежние. Джек, совершенно обнаженный, овладел ею, стоя сзади. Его тело было смуглым с головы до ног и бугрилось мускулами.

Они стояли за бильярдным столом в «Морском бризе», но рядом никого не было. На ней был только топ и крошечные белые трусики. Джек поцеловал ее в шею, а затем опрокинул на зеленое сукно. Одна рука гладила ее грудь и ласкала сосок, другая скользнула по животу и проникла в трусики. Дженни явственно ощущала прикосновение мозолистых пальцев и прижавшуюся к ней его плоть — твердую, мощную, горячую…

Его ладонь гладила, сжимала, ласкала ее лоно. Затем палец Джека скользнул между ее ног и принялся нежно поглаживать там.

— Джек… — прошептала она, выгибая спину и прижимаясь к его груди. И тут его длинные пальцы впились в трусики Дженни и одним движением разорвали их.

— Раздвинь ноги, Дженни, — приказал Бреннен. Голос его, как всегда, был хриплым и сексуальным. Затем Джек приготовился, растянул пальцами ее влажные губы и ринулся вперед. Толстая, упругая плоть заполнила все ее влагалище. Ощущение было столь сильным, столь возбуждающим, что Дженни громко застонала.

Испарина покрыла ее тело. Дрожащие пальцы впились в прохладную зеленовато-белую простыню. Дженни облизала губы и вздрогнула от пронизавшего ее жара.

— Еще… Джек… пожалуйста… — прошептала она, пытаясь удержать в себе могучую плоть, которая начала выскальзывать наружу. — Пожалуйста…

Но Джека уже не было.

Пивной бар тоже исчез. Внезапно она оказалась стоящей рядом с огромной кроватью на четырех столбах, задернутой белыми занавесками из китайского шелка, на которых были вышиты гигантские пурпурные цветы. Шелковый балдахин вздымался над мягкой периной из гагачьего пуха, а натертый до блеска мозаичный паркет отражал лепнину высокого потолка.

Чей-то тихий плач заставил Дженни снова посмотреть на кровать. Возле нее стояла молодая негритянка, наклонившись так, как только что в предыдущем сне стояла Дженни. Обнаженная девушка дрожала всем телом. Ее спина и ягодицы были исполосованы рубцами; еще больше рубцов было на крепких черных ляжках.

— Простите меня, миссис. Пожалуйста, больше не бейте… — Но в ту же секунду ремень со свистом опустился на ее обнаженный зад, а затем хлестнул по плечам.

Женщина, державшая ремень, ощущала неистовое возбуждение. Ее прекрасные белые руки дрожали от похоти, возраставшей с каждым ударом, груди и чрево чудовищно напряглись, влагалище стало мокрым.

Еще трижды просвистел ремень, и девушка разразилась рыданиями, умоляя о прощении и клянясь, что она больше никогда не посмеет ослушаться.

Женщина провела рукой по трепещущим ягодицам юной негритянки, лаская и поглаживая их, а затем еще раз опустила на них кожаный ремень.

— Иди, Мэйзи, — приказала она, — иди и помни тот урок, который получила сегодня вечером.

— Ага, миссис. Ага, я… я запомню.

Еле двигаясь, ступая, как древняя старуха, негритянка подобрала свою длинную тонкую юбку и голубую, расшитую цветами безрукавку, а затем вышла в дверь, прикрываясь одеждой. Ее жалобный плач слышался из коридора, со ступенек лестницы, из гостиной, становился глуше, глуше и наконец совсем затих.

Женщина присела на обитую красным шелком скамейку, стоявшую недалеко от изножья огромной кровати под балдахином, и провела рукой по низкому вырезу платья. Светло-голубой шелк подчеркивал пышную грудь, гладкие белые плечи и гордость женщины — ее тонкую талию.

Длинные белые пальцы скользнули в лифчик; она крепко сжала свои роскошные, полные груди и принялась массировать соски, которые вскоре напряглись и набухли. Другая рука легла на тяжелые складки юбки и прижалась к влагалищу.

Женщина продолжала ласкать себя, но не могла насытиться. Раздосадованная, она позвала горничную, чтобы та помогла ей раздеться. Она кусала губы от нетерпения, но минуты шли, а никто не появлялся. Тогда она подумала о том, сколько времени у нее впереди, и о наслаждении, которое ожидало ее при воспоминании об исхлестанной до крови девушке.