— Вместо того чтобы сражаться с мусульманами, Барбаросса нападет на Византию. Это всем известно.
— Нет.
Внутренняя мощь Темучина нарастала и нарастала, как ветер набирает силу, чтобы стать ураганом. Я взмок от пота и смутно осознавал, что остальные смотрят на меня так, будто я лишился рассудка. Странное возбуждение овладело мной, и я с радостью ринулся дальше.
— Император Исаак Ангел договорится с Барбароссой. Германцы прошагают через Византию и пойдут дальше, в Святую землю. Однако Барбаросса погибнет, а его армия рассеется — если тебя не будет рядом, если ты не станешь его правой рукой, не возьмешь командование на себя, когда он падет, и не поведешь войска на Иерусалим. Ты, непобедимый Чингисхан.
На этот раз молчание длилось так долго, что я испугался, не прервалась ли опять связь.
Потом Темучин вернулся.
— Ты пошлешь своих солдат сражаться на моей стороне?
— Этого я сделать не могу.
— Знаю, у тебя есть власть послать их, — сказал Темучин. — Ты говоришь со мной из воздуха. Знаю, ты ангел, а если нет, то демон. Если ты демон, заклинаю тебя именем Христа Пантократора — изыди! Но если ты ангел, то можешь послать мне помощь. Пошли ее, и я приведу твои войска к победе. Отберу Святую землю у неверных. Создам в мире империю Иисуса и завершу все, что должно быть сделано. Помоги мне. Помоги мне!
— Я сделаю все, что смогу, — ответил я. — Остальное зависит от тебя.
Снова молчание.
— Да, — произнес наконец Темучин. — Понимаю. Да. Да. Остальное зависит от меня.
— Господи, какой у тебя странный вид. — Джо Хедли смотрел на меня почти со страхом. — Никогда тебя таким не видел. Ты словно в исступлении.
— Правда? — спросил я.
— Ты, наверно, смертельно устал, Майк. Засыпаешь на ходу. Послушай, ступай в отель и немного отдохни, а потом пообедаем, ладно? Позже расскажешь мне, о чем вы только что болтали. Сначала расслабься. Монгол ушел, и до утра мы его не поймаем.
— Он больше не вернется.
— Ты так считаешь? — Он наклонился, внимательно вглядываясь в мое лицо. — Эй, с тобой все в порядке? Твои глаза… лицо… — Мышца у него на щеке задрожала. — Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что ты пьян.
— Я только что изменил мир. Это, знаешь ли, нелегко.
— Изменил мир?
— Не этот. Тот, другой, — Мой голос звучал резко и хрипло. — Послушай, у них никогда не было Чингисхана, а значит, никогда не было монгольской империи. Вся история Китая, России, Ближнего Востока и множества других стран шла совсем по-другому. Но я только что разжег в этом Темучине огонь Чингисхана — христианского Чингисхана. В Византии он стал таким заядлым христианином, что забыл, каков он внутри. Но я напомнил ему. Рассказал, как он может выполнить свое предназначение. И он понял. Он снова обрел свое подлинное «я». Он будет сражаться во имя Иисуса, создаст империю, которая скушает мусульманские войска на завтрак, а потом сметет Византию, Венецию и пойдет дальше, бог знает куда еще. Скорее всего, он успеет завоевать Европу. И это сделал я. Я привел это в движение. Он обрушил на меня всю свою энергию, всю клокотавшую у него внутри мощь Чингисхана, и я решил хоть что-то сделать для него. Хотя бы отчасти исправить случившееся, вернуть его к самому себе и сказать: «Эй, иди и будь тем, кем тебя создала судьба».
— Майк…
Я встал, нависая над ним. Он поднял на меня недоумевающий взгляд.
— Ты ведь не думал, что я на такое способен, да? Ах ты сукин сын! Ты всегда воображал, будто я робок, как черепаха. Твой добрый старый приятель, здравомыслящий закоснелый Майк. Что ты знаешь обо мне? Что, черт возьми, ты знаешь? — Я расхохотался. Джо выглядел ужасно потрясенным. Я решил, что должен как-то успокоить его, и мягко коснулся его плеча. — Мне нужен душ и глоток спиртного. А потом можно подумать и об обеде.
Он вытаращился на меня.
— А что, если ты изменил вовсе не другой мир? Что, если ты изменил наш?
— Ну, допустим, — ответил я. — Давай подумаем об этом позже. А сейчас все, что мне нужно, — это душ.
