Сомнительная правда - [10]

На хрупком волоске трепещет.

Дон Гарсия (в сторону)

Теперь мне надо изощрить

В последней мере весь мой гений.

(Дону Бельтрану.)

Так вот, отец мой. В Саламанке

Есть кабальеро благородный,

Сеньор дон Педро де Эррера.

Ему от неба был ниспослан

Чудесный дар, второе небо,

Дочь, на ланитах у которой,

Лучами озаряя землю,

Почило два огромных солнца.

Чтоб перейти скорее к делу,

Скажу короче, что природа

Смесила все свои дары,

Чтобы создался этот облик.

Но бессердечная Фортуна,

Блага распределяя дробно,

В противовес ее заслугам

Ее решила обездолить;

И, сверх того, что дом ее

Не столь богат, сколь благороден,

Два брата, раньше, чем сестра,

На свет родились в этом доме.

Я, увидав ее однажды

В ее коляске над рекою,

Сказал бы: «Кони Фаэтона!»[22]

Будь Эриданом скромный Тормес.

Не знаю, право, кто вручил

Горящий факел Купидону;

Я только ощутил, как сразу

Меня объял внезапный холод.

Какой же может быть огонь,

Пылающий и беспокойный,

Когда душа отрешена

И тело двинуться не может?

Мне рок судил ее увидеть;

Увидев, стать слепцом влюбленным,

За ней, сгорая, устремиться…

В чьем сердце — лед, пусть судит строго!

Я начал под ее окном

Скитаться днем, скитаться ночью,

Я посылал гонцов и письма,

Терзаясь от тоски любовной,

Пока не сжалилась она,

А может быть, влюбилась тоже,

Затем что даже и богини

Любви законам подневольны.

Во мне усиливалась нежность,

В ней возрастала благосклонность,

И небо комнаты ее

Раскрылось мне однажды ночью.

Моя горящая надежда

Уже достичь была готова

Предела безысходной муки

И завоевывала скромность,

Как вдруг — шаги; ее отец

Идет к ней в спальню, как нарочно!

Он никогда к ней не входил,

И, как назло — вот этой ночью!

Она, взволнованно, бесстрашно,

Находчиво, — по-женски, словом,

Мое полуживое тело

Спихнула в глубину алькова.

Вошел дон Педро. Дочь ему

На шею бросилась притворно,

Чтобы, укрыв свое лицо,

Успеть оправиться немного.

Они уселись, и отец,

Подчеркивая каждый довод,

Стал предлагать ей выйти замуж

За благородного Монроя.

Она, лукаво и послушно,

Ответила как раз настолько,

Чтоб и отца не огорчить

И чтобы мне не сделать больно.

Они на этом распрощались;

Старик направился к порогу,

Но не успел еще ногой

Переступить его, как тотчас

Проклятье вечное тому,

Кто изобрел часы, ей-богу!

Мои карманные часы

Забили, возвещая полночь.

Услышав этот звон, дон Педро

Промолвил дочери: «Вот новость!

Откуда у тебя часы?»

Она ответила спокойно:

«Мне их прислал, чтоб починить их,

Племянник ваш, дон Дьего Понсе;

У них там нет часовщиков,

А в них поправить нужно что-то».

«Ты мне их дай, — сказал отец,

Я сам об этом позабочусь».

Услышав это, донья Санча,

Так звали девушку, проворно

Бежит ко мне, чтоб у меня

Их снять с груди, пока не поздно,

Пока ее старик-отец

Сам не отправился на поиск.

Когда она их доставала,

Шнурки задели, как нарочно,

За пистолет, который я

Держал в руке, на все готовый.

Курок упал, раздался выстрел,

Красавица при этом громе

Лишилась чувств. Старик-отец

В испуге поднял крик и вопли.

Я, видя небо на земле

И гаснущими оба солнца,

Решил, что жизнь моей души

Передо мной простерта мертвой

И что в кощунстве столь огромном

Повинен, по веленью рока,

Извергнутый из пистолета

Свинцовый шарик окрыленный.

Тогда, с отчаяньем в груди,

Я шпагу выхватил для боя;

Мне даже тысяча врагов

Казалась бы ничтожной горсткой.

Чтоб мне отрезать отступленье,

Подобные двум львам голодным,

Врываются ее два брата,

И слуги к ним спешат на помощь.

Хоть без труда мой гнев и меч

Сквозь них кладут себе дорогу,

Но человеческая сила

Бессильна спорить против рока.

Когда я проходил сквозь дверь,

Вплотную прикасаясь к створке,

Я зацепился портупеей

О крюк железного затвора.

Тогда, чтоб отцепить ее,

Я обернулся поневоле,

И в этот миг стена мечей

Передо мной сомкнулась снова.

Тем временем очнулась Санча,

И, чтобы отвратить жестокий

И неминуемый исход

Столь ужасающего спора,

Она решительно и храбро

Замкнула дверь, и с ней мы оба

Остались запертыми в спальне,

А остальные за порогом.

Мы стали громоздить у двери

Баулы, сундуки, коробки;

Ведь даже самый жгучий гнев

Одолевается отсрочкой.

Мы возводили укрепленья;

Но осаждающее войско

Уже расшатывает стену

И дверь уже почти что ломит.

Я, видя, что, при всех оттяжках,

Мне уклониться невозможно

От приговора этих судей,

Столь оскорбленных и достойных,

Что близ меня прелестный друг,

Участница моей невзгоды,

И что испуг с ее ланит

Похитил розовые зори,

Что, не повинная ни в чем,

Она встречает жребий грозный,

Стараясь ловко разрушать

Все, что судьба коварно строит,

Я, чтоб воздать ей по заслугам,

Чтоб умирить ее тревогу,

Чтобы своей избегнуть смерти

И умертвить свои же скорби,

Решенье принял уступить

И предложить, чтоб был положен

Союзом крови между нами

Конец кровавому раздору.

Они, сообразив опасность

И зная также, кто я родом,

Ответили на то согласьем,

Немного меж собой поспорив.

Отец к епископу пошел,

Чтоб дать отчет, вернулся вскоре

И сообщил нам, что обряд

Свершить любой священник может.

Обряд свершили, сладкий мир

Сменил убийственные войны,

Вам подарив сноху, всех краше

От южных стран до полуночных.

Но согласились все на том,

Что вам об этом знать не должно:

Ведь и жена моя бедна,

И брак свершен без вашей воли.

Но вы узнали все. Скажите,

Что вас утешило бы больше:

Чтоб я был мертв иль чтоб я жил