Сомнамбулист - [33]

Он видит свои последние дни в Хайгейте. Видения столь живы и реальны, что он даже чувствует запах своей старой комнаты, спертый, тяжелый смрад пота, свечного нагара, грязного белья, застарелой мочи и испражнений. Рядом Джиллмен. Как всегда, хлопочет над ним с флакончиком лекарства в одной руке и судном в другой. На фоне окна вырисовывается еще одна фигура, низенькая, лицо ее скрыто в тени. Старик пытается вспомнить, кто это, но прежде чем ему удается узнать незнакомца, видение ускользает, сменяясь другим, из более ранних времен. Он снова молод, он в Сиракузах, а его жена, которая должна вот-вот родить, давно уже оставлена на сомнительную милость семьи и друзей дома. Он наткнулся на раскопки и много часов наблюдает сквозь тучу пыли, как люди вытаскивают и освобождают от земли статую Венеры Ландолина. Красоту, вернувшуюся из подземного мира в мир живых. Он видит, как с изящных округлостей ее бюста сметают песок и пыль, видит обрубок там, где раньше была ее голова, по утверждениям знатоков, потрясающей красоты. Онемев от восторга, он взирает на восхождение к свету этого совершенного существа, олимпийской богини.

И тут, с доводящим до бешенства пренебрежением к хронологии, сон меняется. Он снова старик, сновав вонючей комнате, снова Джиллмен хлопочет около него с лекарством в одной руке и судном в другой, а коротышка у окна по-прежнему в тени. Несмотря на прозаичность сцены, спящий чувствует, что это какая-то переломная точка в его жизни, какой-то поворотный момент, истинный смысл которого ему еще откроется.

Незнакомец поворачивается, выходит на свет и начинает говорить.

Старик тихо всхрапывает, шевелится во сне. Над ним с головокружительным шумом проносится город, совершенно не подозревая о дремлющей под ним опасности.

В девяти с половиной милях от только что упомянутого места заключенный W578 принимал посетителя.

— Хозяин?

Варавва вразвалку подошел к решетке.

— Принес?

— Оно здесь, сэр.

Пухлые короткие пальцы Мейрика воровато протиснулись между прутьев, сунув в руки заключенного лиловую коробочку. Варавва схватил ее с жадным возбуждением избалованного ребенка и исчез в углу мрачной обители. Оусли уловил мимолетный отблеск, какой способен породить лишь благородный металл. Варавва захлопнул коробочку. Ей предстояло пополнить жалкую коллекцию заключенного, обычно завернутую в грязную тряпку и спрятанную в тайнике за вынимающимся из стены камнем.

— Еще один проблеск,— просипел узник, дрожа всем телом от возбуждения, — еще одна вспышка красоты.— Он завернул коробочку, убрал все в тайник, затем мешковато разлегся на полу, опустошенный кратким усилием. Его жировые складки еще некоторое время подрагивали.

— Мне кажется, вам надо знать это, сэр,— Мун и Сомнамбулист...

— Да? — внезапно оживился Варавва, на время даже забыв о новом сокровище.

— Они теперь работают на Скимпола, сэр. Если слухи не врут, их шантажировали. Директорат славится подобными вещами. Я беспокоюсь, не подбирается ли он к разгадке?

Варавва оставался подозрительно беспечным.

— Не волнуйся. Мне кажется, можно ожидать очередного визита Эдварда. Как думаешь?

Оусли не ответил, но его неодобрение было очевидным.

Толстяк ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Мне это начинает нравиться.

Отель, где Скимпол организовал места для мистера Муна и Сомнамбулиста, считался самым роскошным и одним из самых дорогих в городе. Их апартаменты состояли из нескольких комнат, обставленных и украшенных с отвратительным безвкусием. Спальня, приемная, гостиная, кабинет — все поражало вычурной пышностью', доселе совершенно не знакомой ни тому ни другому. Повсюду в здании отеля присутствовал характерный запах — мягкая смесь воска, политуры и фруктового послевкусия от по-настоящему дорогого вина. Старые ароматы богатства и роскоши. Сразу по прибытии в распоряжение иллюзиониста и великана предоставили личного камердинера, исполненного готовности претворить в жизнь любое их пожелание, удовлетворить малейшую прихоть, лишь бы гости млели от его раболепия.

Короче, их засунули в ужасную позолоченную клетку.

За три с половиной недели, пролетевшие с момента гибели Театра чудес, Эдварду позволили выйти из отеля лишь четыре раза и только в сопровождении слуги, джентльмена из джентльменов, который, если тщательно изучить его личное дело, был полностью обязан мистеру Скимполу собственным местом. Сломленный и униженный, мистер Мун просто-таки задыхался в своей роскошной тюрьме. Сомнамбулист даже начал опасаться за его рассудок. И потому оба испытали странное облегчение, увидев на двадцать третий день пребывания в отеле их мучителя, почтившего пленников визитом.

Альбинос осторожно пристроился на диван и достал из кармана щегольской серебряный портсигар.

— Не желаете?

Пленники мрачно покачали головой.

— Ну, хорошо.— Скимпол благоговейно закурил сигару. По лицу его скользнуло нечто вроде намека на удовлетворение.— Надеюсь, вам здесь удобно? Мне самому всегда нравилось это очаровательное убежище.

Мистер Мун скривился.

— Весьма признателен.

— Да как угодно. — Скимпол выпустил две струйки дыма из ноздрей.— Я пришел просить вашей помощи. Мне очень жаль, что я не мог навестить вас раньше, но я был просто до ужаса занят. Уверен, вы меня поймете.