Соловьиное эхо - [18]

Свистал, а я бродил незримый за стеной,

Я видел: грации сбирались в час урочный

В былой приют заросшею тропой.

Но в плясках ветреных богини не блистали

Молочной пеной форм при золотой луне;

Нет, – ставши в тесный круг, красавицы шептали…

«Эллада!» – слышалось мне часто в тишине.

1840

«На заре ты ее не буди…»

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго-долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Все бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди…

На заре она сладко так спит!

1842

«На пажитях немых люблю в мороз трескучий…»

На пажитях немых люблю в мороз трескучий

При свете солнечном я снега блеск колючий,

Леса под шапками иль в инее седом

Да речку звонкую под темно-синим льдом.

Как любят находить задумчивые взоры

Завеянные рвы, навеянные горы,

Былинки сонные среди нагих полей,

Где холм причудливый, как некий мавзолей,

Изваян полночью, – иль тучи вихрей дальных

На белых берегах и полыньях зеркальных.

1842, 1855

«Вот утро севера – сонливое, скупое…»

Вот утро севера – сонливое, скупое —

Лениво смотрится в окно волоковое;

В печи трещит огонь – и серый дым ковром

Тихонько стелется над кровлею с коньком.

Петух заботливый, копаясь на дороге,

Кричит… а дедушка брадатый на пороге

Кряхтит и крестится, схватившись за кольцо,

И хлопья белые летят ему в лицо.

И полдень настает. Но, Боже, как люблю я,

Как тройкою ямщик кибитку удалую

Промчит – и скроется… И долго, мнится мне,

Звук колокольчика трепещет в тишине.

1842

«Печальная береза…»

Печальная береза

У моего окна,

И прихотью мороза

Разубрана она.

Как гроздья винограда,

Ветвей концы висят, —

И радостен для взгляда

Весь траурный наряд.

Люблю игру денницы

Я замечать на ней,

И жаль мне, если птицы

Стряхнут красу ветвей.

1842

«Чудная картина…»

Чу́дная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

1842

«Кот поет, глаза прищуря…»

Кот поет, глаза прищуря,

Мальчик дремлет на ковре,

На дворе играет буря,

Ветер свищет на дворе.

«Полно тут тебе валяться,

Спрячь игрушки да вставай!

Подойди ко мне прощаться

Да и спать себе ступай».

Мальчик встал. А кот глазами

Поводил и все поет;

В окна снег валит клоками,

Буря свищет у ворот.

1842

«Ночь крещенская морозна…»

Ночь крещенская морозна,

Будто зеркало – луна.

«Побегу: еще не поздно,

Да боюсь идти одна».

«Я, сестрица, за тобою

Не пойду – одна иди!» —

«Я с тобою, – за избою

Наводи да наводи!»

Ничего: пес рябый ходит,

Вот и серый у ворот…

И красавица наводит —

И никак не наведет.

«Вижу, вижу! потянулись:

Раз, два, три, четыре, пять…

Заструились, покачнулись,

Стало только три опять.

Ну, захочет почудесить?

Со страстей рехнуся я…

Шесть, семь, восемь, девять, десять —

Чешуя как чешуя…

Вот одиннадцать – всё лица!

Вот собаки лай и вой…

Чур меня!..» – «Ну что, сестрица?» —

«Раскрасавец молодой!»

1842

«Перекресток, где ракитка…»

Перекресток, где ракитка

И стоит и спит…

Тихо ветхая калитка

За плетнем скрыпит.

Кто-то кра́дется сторонкой,

Санки пробегут —

И вопрос раздастся звонкой:

«Как тебя зовут?»

1842

«Сосна так темна, хоть и месяц…»

Сосна так темна, хоть и месяц

Глядит между длинных ветвей.

То клонит ко сну, то очнешься,

То мельница, то соловей,

То ветра немое лобзанье,

То запах фиалки ночной,

То блеск замороженной дали

И вихря полночного вой.

И сладко дремать мне – и грустно,

Что сном я надежду гублю.

Мой ангел, мой ангел далекий,

Зачем я так сильно люблю?

1842

К жаворонку

Днем ли, или вечером,

Ранней ли зарей —

Только бы невидимо

Пел ты надо мной.

На́долго заслушаюсь

Звуком с высоты,

Будто эту песенку

Мне поешь не ты.

1842

Ручка

Прозрачную канву цветами убирая,

На мягких клавишах, иль с веером резным,

В перчатке крошечной, иль по локоть нагая, —

Понятной грацией, движением родным

Ты говоришь со мной, мой бедный ум волнуя

Невольной страстию и жаждой поцелуя.

1842

«Безмолвные поля оделись темнотою…»

Безмолвные поля оделись темнотою,

Заря вечерняя сгорела, воздух чист,

В лесу ни ветерка, ни звука над водою,

Лишь по верхам осин лепечет легкий лист,

Да изредка певец природы благодатной

За скромной самкою, вспорхнув, перелетит

И под черемухой, на ветке ароматной,

Весенней песнию окрестность огласит.

И снова тихо всё. Уж комары устали

Жужжа влетать ко мне в открытое окно:

Всё сном упоено…

1842

«Сорвался мой конь со стойла…»

Сорвался́ мой конь со стойла,

Полетел, не поскакал…

Хочет воли, ищет пойла,

Хвост и гриву раскидал.

Отпугните, загоните!

Чья головка там видна?

Посмотрите, посмотрите,

Паша смотрит из окна!

1842

«Не отходи от меня…»

Не отходи от меня,

Друг мой, останься со мной!

Не отходи от меня:

Мне так отрадно с тобой…

Ближе друг к другу, чем мы, —

Ближе нельзя нам и быть;

Чище, живее, сильней

Мы не умеем любить.

Если же ты – предо мной,

Грустно головку склоня, —

Мне так отрадно с тобой:

Не отходи от меня!

1842

«Буря на небе вечернем…»

Буря на небе вечернем,

Моря сердитого шум —

Буря на море и думы,

Много мучительных дум —