Соловьиное эхо - [17]

Заглянул в мой угол сонный.

Вижу утреннего блеска

Разгоревшиеся краски, —

И не спрячет солнца ласки

Никакая занавеска…

Угол мой для снов не тесен

(Если б даже снились боги…)

Чу! Меня в свои чертоги

Кличет Муза птичьих песен.

Но, как раб иной привычки,

Жаждущий иного счастья,

Вряд ли я приму участье

В этой птичьей перекличке!..

Стоя на балконе воробьевского дома, Полонский вдыхал аромат лилий, доносившийся снизу. Отсюда хорошо просматривались нежные, словно изваянные из фарфора чаши цветов, испещренные желтой пыльцой. Сам Фет чаще всего воспевал розы, а мечтательному Полонскому приглянулись томные лилии:

Зной – и все в томительном покое —

В пятнах света тени спят в аллее…

Только чуткой чудится лилее,

Что гроза таится в этом зное.

Бледная, поникла у балкона —

Ждет грозы, – и грезится ей, бедной,

Что далекой бури призрак бледный

Стал темнеть в лазури небосклона…

Грезы лета кажутся ей былью, —

Гроз и бурь она еще не знает,

Ждет… зовет… и жутко замирает,

Золотой осыпанная пылью…

Уезжая из Воробьевки, Полонский оставил другу своеобразный поэтический автограф. На притолоке флигеля он написал карандашом шутливые строчки:

Полонский здесь не без привета

Был встречен Фетом, и пока

Старик гостил у старика,

Поэт благословлял поэта.

И, поправляя каждый стих,

Здесь молодые музы их

Уютно провели все лето.

Вернувшись домой, Полонский с удовольствием вспоминал свои летние впечатления. «Наше близкое сожительство, – писал он Фету, – хоть мы и не надевали друг перед другом праздничных масок, хоть мы казали друг другу не только наше лицо, но и нашу подкладку, – нисколько не уменьшило нашего взаимного дружеского расположения, скорей, напротив – упростило и упрочило наши отношения». «Спасибо тебе, – отвечал Фет, – что поэзией, музыкой, живописью и скульптурой покурил в нашем захолустье». (Жена Полонского занималась скульптурой и музицировала.)

Больше поэту-петербуржцу не довелось побывать в Воробьевке. Фет сожалел об этом. Через два года, в июне, он сообщал своему бывшему гостю: «Розы в минувшем году предавались неслыханному буйству, а теперь за умолкнувшими соловьями роняют грустные листы. На старом месте около балкона так же пышно распустились лилии, и мы, глядя на них, говорим: „Вот лилии, так дивно воспетые Полонским„.

«Чудный дар стихов»

В завершающее десятилетие века ушли из жизни великие поэты одного поколения: в 1892 году – Фет, в 1898-м – Полонский.

Отполыхали «Вечерние огни» – так назвал выпуски своих последних сборников Афанасий Фет.

Отзвенел «Вечерний звон» – так, перекликаясь с Фетом, назвал свою книгу Яков Полонский.

Но сияние этих «огней» широко разлилось по небу русской лирики. А отзвуки дивного музыкального стиха еще долго будут носиться под ее высокими сводами…

Н. П. Сухова

Стихотворения

«Пуская в свет мои мечты…»

Пуская в свет мои мечты,

Я предаюсь надежде сладкой,

Что, может быть, на них украдкой

Блеснет улыбка красоты,

Иль раб мучительных страстей,

Читая скромные созданья,

Разделит тайные страданья

С душой взволнованной моей.

1840[4]

Ласточка

Я люблю посмотреть,

Когда ласточка

Вьется вверх иль стрелой

По́ рву стелется.

Точно молодость! Все

В небо просится,

И земля хороша —

Не расстался б с ней!

1840

Хандра

1

Когда на серый, мутный небосклон

Осенний ветер нагоняет тучи

И крупный дождь в стекло моих окон

Стучится глухо, в поле вихрь летучий

Гоняет желтый лист и разложен

Передо мной в камине огнь трескучий, —

Тогда я сам осенняя пора:

Меня томит несносная хандра.

2

Мне хочется идти таскаться в дождь;

Пусть шляпу вихрь покружит в чистом поле.

Сорвал… унес… и кружит. Ну так что ж?

Ведь голова осталась. – Поневоле

О голове прикованной вздохнешь, —

Не царь она, а узник – и не боле!

И думаешь: где взять разрыв-травы,

Чтоб с плеч свалить обузу головы?

3

Горят дрова в камине предо мной,

Кругом зола горячая сереет.

Светло – а холодно! Дай обернусь спиной

И сяду ближе. Но халат чадеет.

Но вот точь-в-точь искусств огонь святой:

Так ближе – жжет, отдвинешься – не греет!

Эх, мудрецы! когда б мне кто помог

И сделал так, чтобы огонь не жег!

4

Один, один! Ну, право, сущий ад!

Хотя бы черт явился мне в камине:

В нем много есть поэзии. Вот клад

Вы для меня в несносном карантине!..

Нет, съезжу к ней!.. Да нынче маскарад,

И некогда со мной болтать Алине.

Нет, лучше с чертом наболтаюсь я:

Он слёз не знает – скучного дождя!

5

Не еду в город. «Смесь одежд и лиц»

Так бестолкова! Лучше у камина

Засну – и черт мне тучу небылиц

Представит. Пусть прекрасная Алина

Прекрасна. – Завтра поздней стаей птиц

Потянется по небу паутина,

И буду вновь глядеть на небеса:

Эх, тяжело! хоть бы одна слеза!

1840

Колодник

С каждым шагом тяжкие оковы

На ногах и на руках гремят,

С каждым шагом дальше в край суровый —

Не вернешься, бедный брат!

На лице спокойствие могилы,

Очи тихи; может быть, ты рад,

Что оставил край, тебе немилый?

Помолися, бедный брат!

1840

Греция

Там, где под оливами, близ шумного каскада,

Где сочная трава унизана росой,

Где радостно кричит веселая цикада

И роза южная гордится красотой,

Где храм оставленный подъял свой купол белый

И по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, —

Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый,

Рука невежества забвением клеймит.

Вотще… В полно́чь, как соловей восточный