Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. - [44]

Шрифт
Интервал

Веселью нашему не было предела: и когда правили материал, и когда верстали номер, и когда передавали его в типографию «С.».

По прошествии трех недель нам передали тираж с запиской директора типографии, что он лично нашел у нас опечатку на обложке и исправил. Мы подарили директору бутылку и заплакали.

«Господи, – ревел главный редактор. – Какие мы никчемные людишки! Даже злодейство совершить не можем!»

Все что останется от русской поэзии

По дороге в метро я останавливаюсь возле продавцов поздравительных открыток, чтобы почитать тексты стихов.

Читаю себе спокойно, читаю, а потом разворачиваюсь, ухожу и думаю: «Еще век-два – и это все, что останется от русской поэзии».

Феномен Севы Болдина

Женщины, вино и Сема

Московский бармен Сема наслушался от нас историй про Гиппиус с Мережковским, Черубину де Габриак с Волошиным и Маяковского с Лилей Брик и Осей.

Теперь, когда в компании своих приятелей он играет в преферанс, заказы выдает стихами, рифмуя «пас» и «п…рас» и «две пик» – «получишь фиг».

Мы ценили его талантливое творчество до тех пор, пока в один ненастный вечер он не принес школьную клетчатую тетрадку, исписанную красивым, убористым ученическим почерком, и не положил ее на стол перед нами.

А. и Е. медленно перелистали страницы и задумчиво примолкли, а я устало отвернулся носом к стенке и пробурчал: «Сема, ну мы-то ладно, люди конченые, а тебе-то это зачем?»

Сема на секунду задумался, отхлебывая розовый мускат, но тут же бойко ответил: «Понимаешь, Славик, у этих же поэтов одно сплошное блядство. Я тоже хочу!»

Нет, все-таки, прав был Гумилев. Поэта вдохновляют женщины и вино.

Самый старый хиппи Союза

Хиппи, приезжающие в Крым покурить травки и походить нагишом по пляжу, в этом году оказались нашими соседями, и не проходило дня, чтобы кто-нибудь из них не пытался угостить нас свежим косяком, приговаривая, что для литературного процесса это полезно.

Отбиться от хиппи не было никаких сил, и поэтому почти каждый вечер кто-нибудь из нас пускал в потолок зеленые круги и утверждал, что приход от травы очень хорош.

Я долго и упорно от плана отбивался, ссылаясь на запрет лечащего врача и на то, что галлюцинации ко мне и так периодически приходят самостоятельно, зачем же их вызывать искусственно. Еще я говорил, что хиппи долго не живут.

На это Замбези с прической, состоящей из зеленых косичек вперемежку с прядями жирных волос, хлопал меня по плечу и приговаривал: «А знаешь, Славик, сколько лет самому старому хиппи Союза? Семьдесят три года! Его носят на руках ученики, а менты и прокуроры отдают честь и хавчик бесплатно».

Самое смешное в том, что это правда. Когда я был в Минске в галерее «Антрацитовый ларец» на презентации Русско-белорусского словаря, самый старый хиппи Союза стоял прислоненный к стене в уголочке и мерно кивал головою. Патриарх был одет под Робинзона Крузо – в широкую конусообразную соломенную шляпу и овчинную безрукавку. Он был бос, вокруг роились послушники, а из репродуктора раздавались звуки андеграунда:

– Я рок-музыкант старых традыцый.

– Это не призвание, это – позыцыя!

На какой-то миг наши взгляды пересеклись, и я понял, что быть самым старым хиппи очень тяжело, а почет – дело тонкое и относительное.

Сема

Московский бармен Л. С. по кличке Сема прибился к литературной тусовке на отдыхе, потому что был любознателен и не терпел надуманных преград, которые создает вокруг себя пишущая братия.

Будучи необъятных размеров, он приходил на нашу веранду, принося коктебельское алиготе и разговоры о ценах и возможностях покупки того или иного продукта по дешевке.

Иногда Сема рассказывал о своих сделках по обустройству на украинском курорте без потери денежных средств. Он перепродавал хиппарям и растаманам койкоместа в заблаговременно снятом жилище, ютясь в крохотной каморке. Владельцы домов об этом не догадывались, а растаманы делились травой и крутили Боба Марли.

Еще мы любили Сему как лицо, не связанное клановыми обязательствами. Он был способен по-народному метко выносить суждения о мэтрах литературы. Бывало, сядешь напротив него и заслушаешься – так вдохновенно и правильно вещает. Самому ничего думать не надо, не то что говорить.

Как-то раз Сема пришел на выступление маститых поэтов в зал имени Брюсова и сел на задних рядах, когда слащавый, вечно улыбающийся ведущий представлял своих собратьев по перу, сидевших в президиуме.

Сема долго наблюдал за ним, а потом наклонился к моему уху и шепотом спросил, указывая пальцем на светило:

– Слушай, Слав, а он бухарик или плановой?

– Не понял, в каком смысле?

– Ну, он водку пьет или коноплю курит?

– Да вроде он больше по коньячку.

Сема задумался и изрек: «Странно… Уж больно веселый для алкоголика».

Мы все разом покосились на ведущего, оценивая Семин пассаж, потом заржали, ибо понимали, что теперь мэтру от клички Плановой не избавиться.

Нравятся ли вам ваши стихи?

– Скажите, а вам нравятся ваши стихи?

– Ну как вам сказать, ну… в той или иной степени, ну… в общем, нравятся.

– И это правильно, и это правильно! Должны же они хоть кому-то нравиться!

Турнир поэтов

Первый турнир поэтов прошел в 1918 году в Санкт-Петербурге, и победил в нем Игорь Северянин, а второй – в семидесятые годы в Таллине, и победил в нем М. Г.


Еще от автора Вячеслав Анатольевич Харченко
Чай со слониками

Вячеслав Харченко – прозаик. Родился в Краснодарском крае, окончил МГУ, учился в Литературном институте имени А. М. Горького. Лауреат Волошинского литературного конкурса. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Волга» и др. В книге «Чай со слониками» представлены емкие, реалистичные, порой предельно жесткие тексты о любви и взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. В персонажах повестей и рассказов читатель легко узнает себя, своих близких, соседей и сослуживцев.


Спокойная жизнь

«…Иногда я просыпался среди ночи и внимательно вглядывался в её овальное, мягкое лицо и думал, как внешность может быть обманчива, как в этом небольшом и хрупком тельце скрывается столько воли и мужества. Я бережно и осторожно перебирал её тёмные каштановые волосы, горько проводил ладонью по нежной коже и думал, что, наверное, я просто ущербен, что мне нужна какая-то другая женщина, добрая и покладистая, которая будет смотреть мне в рот и выполнять мои маленькие мужские прихоти. Чтобы я входил в дом, медленно снимал ботинки, аккуратно мыл руки в ванной, торжественно садился за стол, а она бы в фартуке, улыбаясь, говорила мне: «Антон, ужин готов».Но Света всегда была где-то там, далеко…».


Это коты

«…Я занес зверька в дом и стал его кормить. Он ел, ел и ел. Он ел, ел и ел. Сначала он съел сырокопченую ветчину «Останкинскую», потом курицу-гриль из ларька узбеков, потом накинулся на камбалу холодного копчения, прикончил консервы «Уха камчатская», выпил литр молока и полез ко мне на диван обниматься. Из маленьких черных лапок он выпускал острые коготки и поднимался по моему халату в направлении лица – наверное, чтобы расцеловать…».


Ева

Ничего в Еве не было. Рыжая, худая, низенькая. Постоянно дымила. В детстве у Евы отец умер от врачебной ошибки. Думали, что язвенный колит, а оказался обыкновенный аппендицит. Когда прорвало, отца даже до больницы не довезли, так и отошёл в «Скорой помощи»… Отец часто снился Еве, и поэтому она писала статьи о врачебных ошибках. Много раз она, захватив с собой меня в качестве оператора, выезжала в какие-то заброшенные и запущенные больницы для проведения очередного журналистского расследования. Все эти желтолицые, скрюченные, измученные больные любили Еву, а администрация города и главный врач города Еву ненавидели…».


Рекомендуем почитать
Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Всеобщая теория забвения

В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Карьера Ногталарова

Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.


В центре Вселенной

Близнецы Фил и Диана и их мать Глэсс приехали из-за океана и поселились в доставшееся им по наследству поместье Визибл. Они – предмет обсуждения и осуждения всей округи. Причин – море: сейчас Глэсс всего тридцать четыре, а её детям – по семнадцать; Фил долгое время дружил со странным мальчишкой со взглядом серийного убийцы; Диана однажды ранила в руку местного хулигана по кличке Обломок, да ещё как – стрелой, выпущенной из лука! Но постепенно Фил понимает: у каждого жителя этого маленького городка – свои секреты, свои проблемы, свои причины стать изгоем.