Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. - [21]
Крестный ход
– Ну что ты, Пашка, у компьютера и у компьютера. Сверстники на крестный ход, а ты всю ночь в стрелялки гонять.
– Дед, ну кто бы бухтел? Мы с бабкой утром пошли в церковь Александра Невского куличи освящать. Мороз, холодрыга, ветер свечку на пасхе зажечь не дает, и бабка в ухо: «Это потому, что дед не говел, это потому, что дед не говел».
Вырывание зуба
У Павлика расшатался молочный зуб. Он ходил по дому и все время лазил руками в рот, пока я не решился отделаться от причины беспокойства. Я подвел Павлика к двери, набросил один конец петли на зуб, второй – на ручку, потом усадил Павлика внатяжку на диван и вышел за дверь, чтобы открыть ее резким рывком.
Но раз за разом, неожиданно дергая из другой комнаты, я вместо детского крика и болтающейся дряни находил Павлика у косяка. Все мои потуги шли прахом: натяг исчезал, так как ребенок сбегал с места, на которое его усаживали.
Наконец я подговорил жену, и она возлегла возле Павлика. Держа крепко нить, привязанную к зубу, моя лучшая половина елейно рассказывала сказки и корчила забавные рожицы, пока ребенок не заорал от боли после свершения подлого акта.
Для успокоения жена повела Павлика на кухню, наклонила голову ребенка к плите, потребовала от дитяти три раза плюнуть на огонь и произнести: «У мышки заболит, у кошки заболит, у Павлика отболит. У мышки заболит, у кошки заболит, у Павлика отболит»…
Через пятнадцать лет, когда Павлик вырос, он сказал мне, что именно в этот день понял очень многое.
Судьба
Прохор Прохорович всегда сокрушался, когда пересказывал байки старшего П. о том, как в тридцатые годы эшелоны картин увозили на Запад в обмен на трактора и домны. П. во время рассказа размахивал руками и краснел.
Со временем я закончил режиссерский ГИТИСа, и уже сам снимал на пленку художественные шедевры в промозглых подвалах Эрмитажа. Мы ходил по опущенным в воду доскам с младшим П. и сыном Ивана Степановича, которого я принял в качестве оператора – таскать инвентарь и крутить ручку камеры. Сын вместо работы бунтовал и рычал: «Не буду я снимать альковную лирику. Немцы такое по видику не показывают, а эти вешали в спальнях…»
Позже я многое переосмыслил, когда после свадьбы поехал с женой в свадебное путешествие и увидел увезенные экспонаты, о которых рассказывал старший П., в Берлинском музее. Они жили в тепле и уюте, и я усомнился в том, что судьба оставшихся полотен сложилась лучше.
Юность Кырдылкыка
Егорьевскую церковь открыли в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. Ленточку перерезал Прокопий Авдеевич, прадед нынешнего мэра деревни Пичкова Дача Авдея Прокопьевича, а освящал храм протоиерей Альберт Викентьевич, прадед отца Викентия.
В восемнадцатом году «кожаные куртки» заставили стрелять по иконам и устроили пожар, но родственник нынешнего Безухова (раньше у него была кличка Хорек) и сводный брат моего прадеда колокол из огня вынули и зарыли в лесу на полянке. Его потом искали отступавшие «благородные идальго» (они спрятали от града под уцелевшим куполом церкви коней), чтобы увезти за границу.
Храм отремонтировал Авдей Прокопьевич, который теперь по ночам во время веселья возит на «мерседесах» на колокольню гостей и сотрудников городской администрации.
Ближе я познакомился с церковью, когда меня разбудил отец Викентий с просьбой автоматизировать колокольный звон. Батюшка показывал красные ладони и ругался на звонаря Кырдылкыка за то, что тот полюбил геологию и часто отлучался в экспедиции на поиски сибирского золота, из-за чего приходилось отдуваться начальству.
Я подумал и попросил Безухова сделать автоматический механизм, а сам после трех дней поста и исповеди сел писать на Си++ компьютерную программу колокольного звона, чтоб он запускался железной машиной Хорька при нажатии кнопки компьютера.
В день тестового запуска из механизма пошел дым, а программа выдала сообщение об ошибке, но нормальную отладку мне произвести не дали. Отец Викентий, узнав что я пишу на Си++, меня выгнал.
Так до сих пор вырытый колокол и работает «на ладонной тяге».
Торт
В праздник мы с Иваном Степановичем купили торт и пошли в гости к Таисии Генриховне. Пока тетя Тая грациозно делала книксен и повторяла: «Какой шарман в благородном семействе, какой шарман в благородном семействе», ее племянница Танька один кусок торта отрезала и съела, и нам стало уже неловко идти в гости к Матвеичу.
Но, немного подумав, мы разрезали торт до конца, снова сложили вместе, забрали сложенный торт, попрощались с Таисией Генриховной и Танькой и двинулись к Матвеичу. Пусть старый кандидат наук думает, что торт был творчески задуман разрезанным.
Матвеич и вправду обрадовался, навалившись на принесенное угощение, а так как мы в это время смотрели у него по телевизору футбол (наши опять слили), то кандидат сожрал половину. Как теперь идти к Дамиру?
Мы напилили остаток торта квадратиками и сложили в прямоугольную коробку из под туфель – и Дамир поразился неслыханным пирожным…
Самое интересное в том, что мы сумели еще поздравить и нашего участкового милиционера Василия Петровича Лужкина.
На новую работу
Потеря сознания
Я в бане никогда сознание не теряю, и случилось такое только раз в жизни, когда я проживал в арбатском Староконюшенном переулке на третьем этаже дома номер 16.
Вячеслав Харченко – прозаик. Родился в Краснодарском крае, окончил МГУ, учился в Литературном институте имени А. М. Горького. Лауреат Волошинского литературного конкурса. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Волга» и др. В книге «Чай со слониками» представлены емкие, реалистичные, порой предельно жесткие тексты о любви и взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. В персонажах повестей и рассказов читатель легко узнает себя, своих близких, соседей и сослуживцев.
«…Иногда я просыпался среди ночи и внимательно вглядывался в её овальное, мягкое лицо и думал, как внешность может быть обманчива, как в этом небольшом и хрупком тельце скрывается столько воли и мужества. Я бережно и осторожно перебирал её тёмные каштановые волосы, горько проводил ладонью по нежной коже и думал, что, наверное, я просто ущербен, что мне нужна какая-то другая женщина, добрая и покладистая, которая будет смотреть мне в рот и выполнять мои маленькие мужские прихоти. Чтобы я входил в дом, медленно снимал ботинки, аккуратно мыл руки в ванной, торжественно садился за стол, а она бы в фартуке, улыбаясь, говорила мне: «Антон, ужин готов».Но Света всегда была где-то там, далеко…».
«…Я занес зверька в дом и стал его кормить. Он ел, ел и ел. Он ел, ел и ел. Сначала он съел сырокопченую ветчину «Останкинскую», потом курицу-гриль из ларька узбеков, потом накинулся на камбалу холодного копчения, прикончил консервы «Уха камчатская», выпил литр молока и полез ко мне на диван обниматься. Из маленьких черных лапок он выпускал острые коготки и поднимался по моему халату в направлении лица – наверное, чтобы расцеловать…».
Ничего в Еве не было. Рыжая, худая, низенькая. Постоянно дымила. В детстве у Евы отец умер от врачебной ошибки. Думали, что язвенный колит, а оказался обыкновенный аппендицит. Когда прорвало, отца даже до больницы не довезли, так и отошёл в «Скорой помощи»… Отец часто снился Еве, и поэтому она писала статьи о врачебных ошибках. Много раз она, захватив с собой меня в качестве оператора, выезжала в какие-то заброшенные и запущенные больницы для проведения очередного журналистского расследования. Все эти желтолицые, скрюченные, измученные больные любили Еву, а администрация города и главный врач города Еву ненавидели…».
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.