Соло для оркестра - [12]

Директор ведет географию, и если не лопнет от злости, то наверняка трёхнется.

Когда я размечтаюсь, каким буду футболистом, у меня сразу настроение повышается. К примеру — встану перед костелом, обопрусь о липу, подожду, пока кому-нибудь захочется меня сфотографировать. Со временем во будет документальный снимок для прессы: «Наш спортсмен в былые времена под родной липой».

Сегодня я простоял там часа два, никто и не заметил. Какая ж тупая публика, землячки́ называется! Когда-нибудь пожалеете. Съедутся журналисты со всего света, станут расспрашивать, интересоваться, где я любил бывать, а вам нечего сказать будет. Подождите. Как пригодился бы вам снимочек-то! Деньги станут совать, а вам и показать нечего — снимочка-то нет! А какие у вас созданы условия для роста меня как спортсмена? Никаких не создают! Стадион у нас паршивый, поле слишком узкое, и к тому же далеко за деревней, на берегу реки. Река называется Орава. Не большая она, не маленькая. Перед Кралёванами впадает в Ваг, а Ваг уже вполне приличная речка. Я не треплюсь. Прошлый год мы играли там с ребячьей командой и проиграли четыре — ноль, потому что был плохой судья, ни разу за всю игру не дал свистка.

Стадион на берегу реки — ужасно неудобная штука. Только на моей памяти два мяча унесло в Подбел, а уж сколько в Колковку — и не сосчитать. Вроде бы его собираются сломать и построить новый на другом конце деревни, под Станковой, на берегу Оравицы, известной своей форелью. Это при том, что у нас есть две отличные ровные площади. Но комитет[4] не убедишь, все его к воде тянет. Хорошо сказал тогда парикмахер Лойзко в марте на совещании в городском управлении:

— Вам картошка и свекла дороже спортивных успехов?

И половина членов комитета нахально ответила Лойзко прямо в глаза:

— Представь себе, дороже!

Парикмахер не растерялся, руки в боки и говорит:

— В таком случае я вас буду стричь под горшок.

Все до того обалдели, что совещание тут же распустили. Собрались только через месяц, когда Лойзко был на лечении в Карловых Варах. Говорили о необходимости влить свежую кровь в первую лигу. Вспомнили про меня и Чочко. Я боялся поверить. Чочо — это прямо талант, если не напьется, классно играет. Дадут ему мяч на собственной штрафной, один обвод, второй, быстрая перебежка, в центре столкнулся с Марцонем, третий обвод, четвертый, мимо среднего защитника, либо через него мяч перекинет, либо так запутает, что тот на зад сядет, а потом или гол забьет, или в штангу. Одно слово — талант. А я? Хоть умри, не получается у меня обвод, самый элементарный, о сложных я уж и не говорю. Чисто теоретически не могу его усечь. К счастью, год назад я понял свою неспособность и не обвожу. Моя результативность в юниорской команде поднялась на тысячу процентов, как говорит наш сосед. Сосед глухой, но он прав.

Один отец на все смотрит черт знает как. В воскресенье за обедом начну о футболе, отец сразу:

— Ой, серая пичужка, помолчи уж.

Мой перевод в класс А на место правого защитника решили мои сильные удары.

О переводе юниоров в класс А говорилось уже четыре года, насколько я знаю. А между тем многие из юниоров переселились в соседние деревни, другие с досады вообще забросили футбол. Старая гвардия-то сыгралась на футбольной площадке да и в кегельбане, а чем кончилось? Франтишека посадили за кражу, у Йожина родился седьмой ребенок и жена поставила крест на его футболе. Комитет стал упрашивать трех запасных, чтоб они играли, а те отказались, мол, им и без того хорошо, не надо таскаться на тренировки.

Вчера встретил я капитана, он позвал меня в корчму и спрашивает, слыхал ли я… У меня аж мороз по коже пошел. Говорю, слыхал кое-что, но неточно. Он говорит, что меня берут. Осенью у нас первая встреча на нашем поле с «Рабчей». Ну, говорю, «Рабча» — это неплохо, но лучше б сыграть против «Слована». Я б тогда прославился на весь свет. Проверим тебя на «Рабче», сказал капитан.

* * *

— Вы слышали, — спросил Лойзко намыленного клиента, — как наши вчера отделали «Рабчу»?

— Нет!

— Ну, не говорите. — Лойзко точил бритву о ремень и смотрел в зеркало. Кроме намыленного, в парикмахерской сидели еще двое под вешалкой и читали газеты. — Ну, не говорите, ведь ваш сын играл правым защитником.

— Не играл!

— Играл!

— Говорю, не играл, и все тут!

Лойзко отпустил ремень, осмотрел лезвие, дунул на него и спросил:

— Стричься будем?

— Да.

Лойзко поднял руку над головой и подошел к креслу.

— Я стоял за воротами, гляжу — один из молодых бьет просто пушечные удары, это еще пока они разминались. Спросил у вашего соседа, чей это малый, он сказал, что ваш сын!

— В самом деле? Надо же!

Левой рукой Лойзко натянул кожу и начал медленно скрести бритвой.

— И второй новенький ничего, но его не очень любят, он не дает подачи.

— И сын мне говорил то же самое.

— А я о чем? Эгоист. Получил мяч, обвел троих — и к штрафной, там его подковали, но он не лег, а еще подпрыгнул — и прямо в штангу. Но судья просвистел и назначил одиннадцатиметровый. Знаете, кто судил? Мясник из Нижней. Дал свисток, а кто будет бить? Ну, думаю, ваш сын, не иначе. Все видели его пушечные удары перед игрой.