Солнечный дождь из черной дыры - [55]

– Бабушка очень пожилая? Заболела?

– Не в этом дело! Бабуля чихать хотела, волнуюсь я или нет. Никогда в жизни она никому записок не писала! Я даже её почерка толком не знаю. Это, во-первых. Во-вторых, у неё душа, совесть и нервы железобетонные. Из них можно было бы Крымский мост построить, не одну тысячу лет простоял бы. В общем, если она чисто теоретически может думать о душе, то только в деревне. В Климовке. У нас там старый дом. Я сейчас туда поеду. Как вернусь, позвоню тебе. Не волнуйся, если вне зоны буду, там связь не ловит.

И она бросила трубку. Юлька не стала ему говорить, что в гараже нет отцовского BMW. Если его просто взял Стас, то на здоровье. Но Юлька опасалась, что бабуля затеяла какую-то аферу и навредит Стасу. Он наивный и добрый, даже не представляет, на какие подвиги она способна!

Сергеев ничего не понял из её рассказа, но в душе поселилась тревога. А потом он нашёл на полу белый конверт. Он вспомнил, как этот конверт выпал из Юлькиных джинсов, когда они так стремительно перемещались в спальню. Он раскрыл письмо.

Приветствую тебя, рыжее ничтожество!

…ты никому не нужна…Ты ничто, ноль!.. Я избавлю тебя от безрадостного существования… Я потороплюсь… До встречи!

Сергеев через пять минут уже ехал в Климовку.

Глава 8. Из петли да в полымя

Вчера Вера ездила к Матушке и всё-таки выпросила ещё неделю отсрочки. Откупилась Юлькиными деньгами. Плакала, умоляла, валялась в ногах, и Матушка согласилась, лишь бы Вера с глаз исчезла. Больше отсрочек не будет. Если Вера не найдёт возможность достать деньги из сейфа, Стас узнает правду и никогда не простит. Она его больше никогда не увидит и умрёт от тоски. Она ощущала физическую боль, даже если он просто разговаривал с ней холодно, как вчера вечером. Юлька не ночевала дома. Впервые в жизни. Стас её искал, звонил Вере несколько раз. Жаловался, что у Юльки выключен телефон, он не может ей дозвониться. Укорял вежливо, но всё-таки укорял, как мать может не знать, где ночует её дочь. Теперь у Веры болела душа. Не от беспокойства за Юльку, а от жёстких интонаций в голосе Стаса. Конечно, к боли Вера давно привыкла, она жила как заведённая кукла. Но всё, что касалось Стаса, было нестерпимо! И сегодня хорошо отлаженный механизм готов был дать сбой.

Вера, как обычно, встала утром, принялась за свои домашние обязанности. При этом хмурилась, вздыхала, иногда глаза краснели, наливались слезами. Сегодня ей снова снились кошмары, она плакала во сне. Раньше после кошмара Вера просыпалась и успокаивала себя, что это только сон. Маленький одинокий мальчик из её снов только фантазия. Она мечтала, что её сына взяли в семью младенцем. Новые мама и папа любят его как родного. Он растёт счастливым. От таких мыслей становилось легче. Теперь же все её ночные страхи приобрели под собой реальную основу. Пока Стас ухаживал за пьяным Вадиком, Вера всё время была рядом, чтобы по мере возможности помогать. Когда Вадик забывался в пьяном угаре, Вера и Стас разговаривали. Ночь, тишина способствовали откровенности. Стас много рассказывал ей о своей жизни, о детстве. Теперь его голос постоянно звучал в её голове:

– Я же не знал, что меня украли, не знал, что меня ищут. Я думал, что меня бросили. Естественно, я винил в этом себя. Я искал в себе изъяны. И находил – я был толстым, потому что постоянно хотел есть и перебивал чувство голода при любой возможности, я рыжий, веснушки на лице, нос не такой, уши, всё не такое!

Вера снова и снова переживала его детские страдания. Она стояла у окна, погружённая в свои мысли, тёрла стакан, тёрла с таким усилием, что порезалась о тупой край стакана и заметила это, только когда кровь капнула на белую занавеску. Она вернулась к мойке и стала мыть посуду, вода и средство для мытья попадали в рану, было больно. Но мысли не переключались, голос в голове никуда не девался.

– Я точно знал, что я неправильный, не-нор-маль-ный! И все это видят и знают. Я постоянно замечал, как какая-нибудь нянечка пристально всматривается в меня, ищет недостатки, пороки. Вдруг ловит мой взгляд и торопливо отворачивается. Ей стыдно и неприятно на меня смотреть.

Вера представляла этого ребёнка, видела, как он заискивает перед взрослыми, пытаясь заслужить их любовь. Видела, как горько плачет ночами, видела синие глаза, наполненные недетской болью и одиночеством. Глаза наивного ребёнка, непонимающие, ищущие ответа на недетские вопросы. Слёзы катились градом по лицу Веры.

– И виновата в этом только я! – укоряла она себя. – Не Вадик, не мать, а я!

Тогда, двадцать шесть лет назад, они не успели привязаться к ребёнку. А она, Вера, была матерью, она носила сына под сердцем девять месяцев. Она и дети были связаны пуповиной, связаны на уровне инстинктов. Материнская любовь, как кокон, должна обволакивать и защищать детей. Поэтому вина полностью лежит на Вере, она родила и отвечала за два беспомощных существа! Собака вылизывает своё потомство и бросается на защиту даже ценой своей жизни. А Вера? Кто она после того, что сделала? Чудовище! Настоящее чудовище, если может жить с такой виной!

Вера домыла посуду, выложила её сохнуть на полотенце, не замечая, что на полотенце остаются пятна крови. Потом она застыла над раковиной, подставила руку под струю, в слив раковины убегала вода с петлями крови. Вода – петлями… Почему Вере пришло в голову слово «петля»?