Мальчик разом все понял. В его воображении ожили легенды о преследуемых героях, которыми он тысячи раз восхищался и которым подражал в своих одиноких играх. Легенды тем более притягательные, что герои в них боролись за свободу против угнетателей, а ведь здесь борьба кипела совсем рядом. Задолго до того, как найти своего героя на граховской станции, мальчик решил принять участие в этой борьбе. Он не колебался ни секунды. Сын бескидского горца, мечтатель, он тем не менее хорошо знал, что прежде всего необходимо для жизнии борьбы.
— Хцете ит се мноу?[62] Матэ глад? — спросил он. — Подьте се мноу![63]
Гриша не отвечал. Только смотрел, и в его взгляде недоверие боролось с желанием верить.
— Kommen Sie mit?[64] — сказал парнишка на школьном немецком.
Гриша слыхал эту страшную фразу из уст врагов, но сейчас, сказанная парнишкой, она могла иметь только дружеское значение. Это было приглашение отдохнуть, а не приказ идти на смерть.
— Ja, ja, — горячо согласился Гриша. — Kommen Sie mit.
На совсем коротком жизненном пути Мартин — ему только что минуло пятнадцать — испытал два воспитательных метода довольно сомнительного свойства: постоянные оплеухи мамаши Пагачовой и чтение приключенческих романов. Что касается первого метода, тут вред не был уж столь очевиден. Здоровый, закаленный суровой жизнью в семье бескидского горца, парнишка перенес бы и худшее обращение, чем то, которое терпел от родной матери, тоже нежностью не избалованной.
Пока продолжалась война, взгляды смышленого мальчишки на приключения и на их географию менялись. Если прежде мечты Мартина о приключениях устремлялись к западу, точнее — к Дикому Западу, и такие географические понятия, как Оклахома, Невада, Техас, увенчивали своим звучанием полет его фантазии, то теперь он жадно глотал всю запретную информацию о подлинных битвах, связанных с такими названиями, как Москва и Сталинград. Когда в соседней Словакии вспыхнуло восстание, Мартин прямо-таки помешался на желании принять участие в этом чудесном приключении, по милости небес разыгравшемся совсем под боком. Мартин перестал ходить в школу — вскоре ее все равно закрыли и отдали здание для немецкой казармы. Вместо того чтобы корпеть над уравнениями и черчением, которые, кстати, ему не особенно давались, он целыми днями шатался по лесу в поисках партизан. Не нашел он никого, если не считать довольно миролюбивого дядьки, который турнул Мартина из леса с угрозой обо всем рассказать матери, которую хорошо знал.
Вопреки представлениям Мартина этот человек не был обвешан пулеметными лентами и ручными гранатами, а что еще хуже, был свежевыбрит. Мартин без пререканий подался домой, но в школу по-прежнему не ходил. Во-первых, она была закрыта для надобностей великого рейха — о каковом обстоятельстве Мартин дома умалчивал, — а во-вторых, он о школе и не помышлял. Родители Мартина все равно не знали о ее закрытии. Проживая в домишке, расположенном довольно высоко в горах, они слыхом не слыхивали официальных сообщений, а полнейшее равнодушие Пагачей к окружающему миру не нарушили даже вести о восстании. Пагачи жили своей невеселой жизнью, заботами о хлебе насущном и семейными сварами. Застарелое пьянство старого Пагача, инвалида первой мировой войны, осложнилось неприятностями с дочерью Милкой. Милка с успехом повторяла ошибки молодости своей матери. Родила внебрачного сына, зачав его от Йожина Враны. Этот Йожин Врана до войны кормился продажей мыла вразнос, то есть занимался презираемым горцами делом. Он был уже немолод и не годился на роль главы семьи, да и как жених немногого стоил. Милке он довольно неопределенно обещал жениться, как только вернется с трудовой повинности из рейха. Выросшая в суровых условиях, похожая на мать, Милка не очень-то полагалась на его обещания. Ребенка она принесла в родной дом, что явилось изрядной лептой в постоянные семейные неурядицы. Женщины в доме регулярно громко бранились, иногда даже дрались, взаимно попрекая друг друга нежеланным потомством. В минуты малодушия мамаша Пагачова прибегала к угрозам, что ее первенец, внебрачный сын Юлек, наведет в доме порядок, вот только вернется из рейха, куда отправился на работы, как и Милкин мямля жених.
Не удивительно, что Мартин не известил свое семейство о закрытии школы. Но в последнее время, во всяком случае в последние дни, он уже не бегал ловить проворную форель в чистом ручье или раков, которых раньше продавал в богатые дома Жалова. Совсем еще детской, чрезмерным чтением воспаленной фантазией Мартина целиком завладели приключения, которые теперь можно было найти не только в далеких экзотических странах, но и в непосредственной близости, приключения, таящие в себе смертельную угрозу. Мартин не был уже таким ребенком, чтобы не понимать, к чему могут привести его действия. Он знал, на что идет.
Однако эта до поры до времени скрытая опасность не слишком пугала Мартина. Он рвался совершать героические поступки. Из его кудлатой головы начисто выветрились герои вроде Уильяма Текса или Дикого Проповедника. Его героями стали реальные люди, которых можно было отыскать совсем рядом и, получив оружие, сражаться вместе с ними.
