Солнечный день - [25]
Она заставила пана Шайера носить какую-то полувоенную одежку на немецкий лад. Куртку, галифе и высокие сапоги. Пан Шайер стыдливо прикрывал эту срамоту фартуком и уже больше перед лавкой подолгу не выстаивал.
Богатый мужик Валишка, по прозвищу Ворон, отец печально прославившегося второгодника Валишки, больше всех кляузничал пану Шайеру на своих врагов из числа деревенских хозяев. Он донес и на Поборжила, что тот прячет зерно. Но на Поборжила он донес уже городскому жандарму, который сотрудничал с немцами. Поборжил полез на гестаповцев в драку, и его застрелили. Пану Шайеру старый Валишка нашептывал, думая, что у того шуры-муры с гестапо. Ничего не добившись, Валишка шел к другим.
Когда от Остравы послышался гул советских орудий, Валишка рассудил, что пан Шайер может быть ему опасен. За несколько дней до прихода Красной Армии Валишка ушел в лес, в округе собрал такое же отребье, как и он сам, и стал изображать партизанского командира. Взял с собой и своего сына, бывшего второгодника. Подонок Валишка сидел чуть ли не в каждом классе по два года. В сорок пятом ему стукнуло уже девятнадцать. После окончания школы я его почти не встречал, я учился в городе на переплетчика, а вернувшись, горбатился до темноты у отчима по хозяйству. Валишка, как я теперь понимаю, попросту становился обыкновенным бандитом. Он не прочел ни одной книги, и говорить с ним было не о чем. Он только и знал, что бахвалился своими успехами у девчат, которые, как он утверждал, были все от него без ума, и я избегал его как только мог.
Я столкнулся с ним нежданно-негаданно только в дни прихода Красной Армии.
Мы с отчимом работали в поле — окучивали картофель. Война не война, отчимов режим был строже великогерманского. Империи рушились, жестокий труд оставался. Стояла необычно солнечная весна, солнце пекло, и земля была будто каменная. С нас лил пот в три ручья. Я на минутку разогнул спину и тут же опять принялся за работу, чтобы поспеть за неумолимым отчимом.
По косогору шагал Валишка.
Одет он был не по погоде и чудно́. Потертое кожаное пальто и немецкие сапоги с жесткими голенищами, на голове — отцовская папаха, иссиня-черная чуприна падает на лоб, через грудь — лента с патронами, на плече — немецкий автомат. Черт его знает, где он достал это оружие.
— Чего пялишься, дубина, — сказал он вместо приветствия.
— И почему ты не оседлал вашу Искру? При таком параде да при оружии тебя кто хочешь испугается! Даже она!
У Валишков была злая, кусачая и брыкучая кобыла Искра. Уже старая. Но подонок Валишка до сих пор боялся ее как огня.
— Пошли в деревню, балда, — сказал он. — Там русские. Расправимся с коллаборационистами.
Мне такое не слишком нравилось. Про Валишков в деревне на этот счет кое-что поговаривали, а других коллаборационистов я не знал. Но мне так хотелось послать ко всем чертям, хоть ненадолго, эту вечную, изнурительную работу и поглядеть, что происходит! Настал конец войне, которого мы с таким нетерпением ждали. Красная Армия пришла позапрошлой ночью.
Наша изба стояла в добром получасе ходьбы от дороги, отделенная от деревни лесистым холмом, и Валишки были нашими ближайшими соседями. Красноармейцев я еще никогда не видел.
Я бросил мотыгу в ботву.
— Не ходи, никто там тебя не ждет, — загудел отчим. Он злился потому, что мама и брат Богоушек не работали в поле, они боялись немцев и не выходили из дома. Но давно прошли те времена, когда я безропотно слушался отчима.
Мы с Валишкой затрусили к нашему дому. Я хотел переодеться, чтобы как подобает встретить освободителей. На работу я надевал страшенные шаровары, наследство отчима, из которых быстро вырос. Мамины заплаты покрывали их сверху донизу, и определить их первоначальный вид было трудно.
Возле хаты к нам пристал мой пес Тарзан, это было страшилище, потомок овчарки учителя Гепалы и легавой суки лесника. Я спас щенка, когда лесник тащил его и двух других новорожденных щенят топить.
Я стал швырять в Тарзана камни, чтобы отогнать, но он был чрезвычайно тупым созданием и продолжал красться следом за мной на почтительном расстоянии, шевеля своими длинными ушами, унаследованными от легавой мамаши. На Валишке похрустывала сбруя.
Проселок соединялся с шоссе посреди деревни. На некоторых домишках, на школе и на ратуше весело трепетали трехцветные флаги. Я остановился и стал смотреть. Давно я не видел чехословацкого флага!
Навстречу нам двигалась толпа мужиков. Ее вел старый Валишка, по прозвищу Ворон, мужики были одеты наподобие молодого Валишки, но смешными вовсе не выглядели. Они выглядели зловеще.
— Вон отец, — сказал подонок Валишка с гордостью. — Пошли с ними, — добавил он.
Толпа остановилась перед лавкой Шайера, не доходя до нижнего конца деревни. «Gemischtwarenhandlung» замазано дегтем, растекающимся от жары. Лавка и витрина были заколочены досками. Ворон пнул ногой железную калитку и повел свою орду по кирпичной дорожке в дом. Не раздумывая, он сбил замок с дверей. Шайеровы скрылись в лавке, приперев двери большой бочкой из-под керосина.
Несколько мужиков поднажали на двери. Зазвенели стекла, двери распахнулись, бочка сдвинулась, и мужики ввалились в лавку.
